Тур Буманн-Ларсен - Амундсен

Последние три года Леон занимался конфиденциальными делами экспедиции «Мод», что включает информацию, хозяйственные и кадровые вопросы. И хотя фактически именно управляющий прекращает выплату жалованья списанным на берег членам экипажа, он не разделяет отрицательного отношения Начальника к этим людям. В одном из писем Гаде Леон отмечает, что все это, «собственно говоря, вполне понятно, ведь разлука с домом, во всяком случае для женатых мужчин, явно слишком затягивается».

Сам отец семейства, Леон внимателен к человеческим сторонам долгих разлук. И д-р Свердруп, как человек воспитанный, считает естественным поблагодарить управляющего: «Все письма из дома говорили мне, сколь тщательно Вы всегда заботились о том, чтобы мои близкие получали вести об экспедиции прежде, чем они появятся в газетах, и всегда предоставляли рукописи, фотографии и проч. На родине все очень это ценили».

В письме с «Виктории» полярник дает указания насчет того, что, пожалуй, можно назвать новой экспедицией, по крайней мере совершенно новым началом. «Незамедлительно нужен перечень консервов для 10 человек на 4 года», а также «5 тонн вяленой рыбы (собачьего корма), 20 козьих сыров, 20 кругов рокфора и 20 головок острого норвежского сыра, 500 бут. сока», не говоря уже о телеграфной станции и «2 аэропланах». Из людей требуются механик и пилот. «В остальном обойдусь местными жителями». Весной 1922 года, к моменту отплытия из Сиэтла, все должно быть готово.

Кроме того, Начальник просит доставить г-жу Вистинг: «Я обещал это В., в качестве небольшой благодарности». О романе века тут, конечно, речи нет, однако ж после трех лет в полярном море и у хортенского мастера на все руки могли прорезаться романтические причуды.

С другой стороны, полярник предупреждает, что «кой-какие вещи» надо будет отправить домой. «Наибольший интерес наверняка вызовут мои две девочки». Он набрасывает план устройства их будущего. Сначала для Камиллы, которой, по его прикидкам, сейчас лет двенадцать. «Я думаю дать ей такое образование, чтобы лет через пять, когда вернется домой, она умела помочь соплеменникам. В первую очередь необходимы чистоплотность и понимание. Она очень смышленая, без труда всему выучится. Вторая — Каконита — "моя собственная малышка". Не пойми меня превратно: я получил ее в подарок от отца». С ней обстоит иначе: «На всем свете не сыскать девочки прелестней. Она для меня совершенно как родная дочка и домой никогда не вернется».

Фактически приемными родителями станут Леон и его жена Алина, ведь сам полярник еще много лет оставался вдали от родины. «"Нита" любит "Дедушку", — пишет он, — но, думаю, это быстро пройдет, как только мы перестанем видеться». Он извлек урок из своих ошибок.

4 июля 1921 года, после полудня, «Виктория» прибывает в Сиэтл. Этот город — быстро развивающийся транспортный узел и центр торговли — живописно раскинулся по холмам на побережье Тихого океана, недалеко от границы с Канадой. Сиэтл с его трехсоттысячным населением являет разительный контраст всем тем продуваемым ветрами поселкам, где полярник побывал за последние три года. Здесь, в джунглях цивилизации, вдали от всех прежних опорных пунктов, будет его база на ближайший год. Единственные его спутники — двое детей кочевого сибирского племени.

Телеграфом полярник попросил Леона выслать чемодан с одеждой.

По прибытии в Сиэтл Руал Амундсен заканчивает журнал экспедиции «Мод». Но прежде делает запись о восьми телеграммах, полученных из Европы. Пять — деловые сообщения, в том числе одно от редактора «Афтенпостен» и одно от премьер-министра Блера. А кроме того: «2 телегр. от К., одна от Г. и Р.». Двумя последними инициалами обозначены Гудрун и Роберт Маус. К. нам известна; это единственное упоминание о ней на страницах трех тетрадей, исписанных за три долгих года убористым бисерным почерком. Экспедиционный журнал — ненадежное место для сокровенных мыслей путешественника.

Каков был внутренний настрой Руала Амундсена на момент временного отступления в Сиэтл? «Во льды меня зовет сейчас конечно же не страсть, но ощущение, что это мой дом, — пишет он на родину Леону и добавляет: — Нансен, несомненно, прав в своей теории течений, надо только отыскать подходящее место, чтобы в это течение попасть». Им что же, и теперь, после трех лет мрака и полного исчерпания экспедиционных ресурсов, по-прежнему движет обещание, которое он дал профессору? Или он не может примириться с тем, что «Мод» потерпела полное фиаско именно там, где «Фрам» добился величайших успехов?

Проведя в Сиэтле три недели, Руал Амундсен пишет Трюгве Гудде в Тронхейм. В этом письме нет ни слова о теориях Нансена; перед братом Кисс Беннетт можно углубиться в пучину негодования: «Стало быть, я снова в той же позиции — этакий "Летучий Голландец", обреченный пожизненно странствовать в Ледовитом океане. Вообще-то я бы должен испытывать ужасное разочарование, но не могу толком себя заставить — в нынешних обстоятельствах. Ведь фактически дома мне совершенно нечего делать. Лучше уж проведу еще несколько лет во льдах — вдали от фокстротов и боксерских матчей».

Летопись жизни полярника обернулась историей бездомного бродяги. В сущности, он может возвратиться — гостиные и спальня пустуют, ждут его. Но помыслами он во льдах. Руалом Амундсеном движет не долг, а скорее неуго-' монность. Он — человек без якоря, корабль в дрейфе, Летучий Голландец.

Вдобавок предстоящая экспедиция — способ рыцарским поступком поддержать самоуважение. Он не станет портить ли-кортскую идиллию. «Я получил много весточек от К., — пишет он в конце письма Гудде. — Слов нет, до чего я рад, что она живет за городом, в красивой местности. И что, как она говорит, мальчики ее здоровы и веселы. Слава Богу. У нее в жизни хватало неприятностей и огорчений, пусть хотя бы сейчас все будет хорошо».

Розовые чайки до Лондона так и не добрались. Когда Леон сообщает о практических сложностях, из Сиэтла приходят новые инструкции: «Закажи из розовых чаек две композиции — если уж с веерами ничего не получится. Одну подари королеве, а вторую поставь в Урбге, лучше всего под стеклом». Так эти крылатые посланцы любви и будут стоять в пустых комнатах Ураниенборга — чучела под стеклом. И стоят по сей день, птицы без истории, в стеклянной витрине музея Руала Амундсена.

Впрочем, осиротелые жилища на Бунне-фьорде не были совсем уж заброшенными. Леоново семейство поселилось в Рёдстене, и полярник легко находит выход для Ежика, недавно потерявшего работу: «Посылаю ему электр. машинку для заточки бритв, которую он может отдавать напрокат и таким образом заработать на прожитие в Урбге». Позднее он предлагает переехать туда и старшему брату Тонни, такому же неудачнику: «Ведь там он сможет разводить кур и голубей».