Виктор Еремин - 100 великих поэтов

17 ноября 1600 года в ознаменование прибытия новобрачной в Прованс Франсуа Малерб прочел оду «Королеве по поводу ее благополучного прибытия во Францию». Эту дату литературоведы считают днем рождения классической поэзии. Молодой современник Малерба поэт Никола Буало сказал об этом событии:

Мария была в восторге от оды Малерба и, едва появившись в столице, рекомендовала его своему будущему супругу. Король хотел бы видеть поэта при дворе, но опасался, что, если приглашенный творец ему не подойдет, зря придется потратиться на дорожные расходы. Двор первого Бурбона был поставлен много скромнее, чем у его внука Людовика XIV.

В 1605 году с оказией Малерб сам прибыл в Париж и был представлен ко двору. Как раз в эти дни Генрих IV собирался отправиться в провинцию Лимузин, чтобы усмирить местную знать. Поэт тут же сочинил «Молитву за короля, отбывающего в Лимузин», и его судьба была решена.

В ту пору поэту пришлось много интриговать, искать собственных покровителей при дворе. Характерен следующий случай, происшедший в 1606 году.

Ловкий конъюнктурщик, Малерб создавал преимущественно оды и стансы, посвященные членам королевской семьи и влиятельным сановникам двора династии Бурбонов. После убийства Генриха IV (1610 год) он воспевал Людовика XIII (1601-1643), Ришелье (1585-1642), знатных гостей салона маркизы Рамбуйе, в котором сам был постоянным гостем. Необходимо отметить, что Малерб отличался чрезвычайным самомнением и не сомневался, что своими стихами больше обязывает своих покровителей, чем они его своими благодеяниями.

Правда, работал поэт довольно медленно и иногда попадал из-за этого впросак. Известен случай, когда Малерб вознамерился написать оду на смерть жены президента Вердена, но творил ее три года! Когда ода была готова, оказалось, что Верден уже успел снова жениться.

Успехи в Париже можно объяснить великолепной школой придворной жизни, которую он прошел в молодости, будучи секретарем герцога Ангулемского. Двор подхватывал каждую шутку поэта, восторгался им, о Малербе рассказывали множество забавных историй.

Однажды поэт рассорился со своим братом. Один из знакомцев стал корить Малерба:

– Нельзя судиться с родичами. Тяжба между братьями! Какой дурной пример для молодежи!

– А с кем мне еще судиться? – удивился поэт. – С московитами, с турками? Мне с ними делить нечего!

В другой раз Малерб дал щедрую милостыню нищему. Тот, изливаясь в благодарностях, уверял, что будет денно и нощно молиться за благодетеля.

– Не трудись, – ответил Малерб, – судя по твоей нищете, Бог не склонен откликаться на твои молитвы.

Как-то вечером Малерб собрался по делам, для освещения дороги он зажег свечку в специальном переносном светильнике. На пороге его встретил знакомец, который стал долго и нудно болтать о пустяках. Поэт слушал, слушал и воскликнул:

– Прощайте, прощайте! Пока я вас слушаю, сожгу свечу на пять су, а все рассказанное вами гроша не стоит!

У Малерба был слуга, которому поэт платил шесть су в сутки, сумма порядочная по тем временам. Когда слуга совершал провинность, Малерб обычно обращался к нему со словами проповеди:

– Друг мой, кто огорчает господина своего, тот огорчает Господа Бога. Чтобы искупить такой грех, надо поститься и творить милостыню. Поэтому я из ваших шести су удержу пять и отдам их нищим от вашего имени, во искупление вашего греха.

Бывал Малерб и привередлив. Однажды его пригласили на обед, а в средневековой Франции обедали обычно в двенадцать часов дня. Поэт явился в одиннадцать и увидел на пороге дома незнакомого человека в перчатках.

– Кто вы? – спросил гость.

– Я повар хозяина этого дома.

Малерб в ту же минуту развернулся и ушел, бормоча себе под нос:

– Чтоб я стал обедать в доме, где повар в одиннадцать часов еще не снял перчаток? Никогда!

Малерб был сравнительно беден, одинок, любил веселую разгульную жизнь и женское общество. Сохранились медицинские документы, свидетельствующие о том, что, проживая в Париже и будучи уже в зрелом возрасте, поэт трижды болел сифилисом и излечивался при помощи специальных горячих ванн.

О бедности поэта ходили многочисленные слухи. В комнате, где Малерб принимал гостей, было всего 6-7 соломенных стульев. Если посетителей набиралось слишком много, поэт предлагал им занять очередь у закрытой двери.

Однажды Малерб зашел в монастырь повидаться со знакомым монахом. По уставу монастыря каждый входящий обязан был прочитать «Отче наш», а уж затем вступать в разговор со служками. Поэт исполнил обязательное требование, но, когда назвал причину своего прихода, он узнал, что монах занят и не сможет с ним встретиться.

– Тогда отдайте мне мой «Отче наш»! – раздраженно воскликнул старец.

В другой раз, будучи в гостях у архиепископа руанского, Малерб сладко уснул в креслах после сытного обеда. Пришло время службы, а архиепископ очень хотел, чтобы знаменитый поэт послушал его проповедь. Он разбудил поэта и стал звать его с собой.

– Да зачем же, ваше преосвященство, – удивился Малерб, – ведь я так чудесно уснул и без вашей проповеди.

Вообще необходимо особо отметить отношения поэта с католической церковью. Им созданы поэма «Слезы святого Петра», «Стансы», перифразы псалмов. Все эти произведения являются перепевами ходовых ортодоксально-христианских тем о тленности и бренности земного существования и земного величия.

Несмотря на долгую жизнь при королевском дворе, Малерб твердо придерживался линии неучастия в политических делах. Он даже сформулировал свою позицию в посвящении господину де Люину, которому поэт преподнес томик его перевода сочинений Тита Ливия. На книге Малерб написал: «Не надобно вмешиваться в управление кораблем, на котором ты всего лишь пассажир».

Малерб произвел реформу французского языка и стиха. Суть ее заключалась в том, что поэт требовал очищения французского языка от греческих и латинских заимствований, архаизмов, провинциализмов (гасконских примесей) и предлагал ориентироваться на живую речевую норму широких слоев парижского населения. Иными словами, Малерб предлагал считать правильной речь жителей столицы государства и бороться против региональных диалектов. Критикуя поэтов «Плеяды», стремившихся к защите, прославлению и обогащению родного языка всеми доступными способами, Малерб выдвинул три требования к поэтическому языку – чистота, ясность, точность. В дальнейшем они будут перенесены на французский литературный язык в целом, а позже на ряд других языков, в том числе в начале XIX века и на русский язык. «Чистота» означала, что в литературный язык нельзя вводить какие угодно слова, как это думали в XVI веке. Малерб утверждал, что богатство языка определяется не простым количеством слов, а тем, насколько эти слова оправданы и необходимы. Введенные без достаточной дифференциации и строгости слова могут противоречить другому необходимому условию – «ясности» языка. Наконец, третье условие – «точность» – означало, что на родном языке надо писать так, чтобы все понимали, более того, «чтобы не могли не понимать».