Андреа Бочелли - Музыка тишины

Еще какое-то время Амос боялся, что однажды утром он вдруг проснется в своей постели и все случившееся окажется лишь сном и его по-прежнему будут окружать те же самые неразрешимые проблемы, что и всегда. В действительности же очень многое в его жизни поменялось, и довольно быстро. Теперь все вокруг говорили о нем, многие хвастались своей дружбой с ним, в реальности никогда не существовавшей, или рассказывали эпизоды из якобы совместных приключений с Амосом, на самом деле являвшихся лишь плодом их воображения. Амоса это здорово веселило, и он иногда смеялся до слез. Многие проблемы практического порядка, по крайней мере срочные, были буквально сметены этим неожиданным и невероятным событием, из которого он вышел настоящим победителем и главным героем.

Но вот его личная жизнь с каждым днем все больше становилась достоянием публики; скрывавший ее занавес приподнимался, и это заставляло Амоса страдать – впрочем, так же как и поведение соседей и знакомых, которые не сумели сохранить в общении с ним былую естественность. Теперь он чувствовал, что за ним постоянно наблюдают, если не сказать – преследуют. Не то чтобы в окружающих появилась какая-то фальшь, скорее просто не хватало спонтанности, к которой Амос так привык и не мог без нее обходиться. Иногда ему казалось, что нечто непонятное делает его «другим» в глазах людей, и втайне надеялся, что со временем вновь станет «нормальным». Впрочем, новые обязанности все дальше уводили его от дома и от земляков.

Элена сопровождала его почти повсюду, счастливая, но слегка обеспокоенная этим внезапным изменением привычного образа жизни. Амос старался ободрить ее, говорил, что цель брака – дарить покой, что это драгоценность, которую каждый должен защищать всеми силами. Однажды вечером, возвращаясь домой после долгого учебного дня вместе с Карло, он обнаружил, что Элена встречает его на площади перед домом. Июнь был уже в разгаре, и на улице было очень хорошо, но ему все-таки показалась немного странной эта необычная забота. Элена выглядела чрезмерно веселой; она взяла его под руку, проводила в дом и, лишь закрыв дверь, с растерянным выражением человека, который не знает, как начать разговор, призналась мужу, что ждет ребенка. Она была счастлива и вся сияла – он не помнил ее такой радостной. С кухни до Амоса доносился аромат, от которого текли слюнки, а на столе стояла охлажденная бутылка шампанского, чтобы достойным образом отпраздновать это экстраординарное событие. Амос тоже был по-своему счастлив, но в основном радовался за жену. Честно говоря, он никогда не испытывал особого интереса к малышам, в особенности к новорожденным. Конечно, он будет любить своих детей, но он и представить не мог, каково это, и ему было любопытно пережить этот опыт, который, как ему было хорошо известно, меняет жизнь каждого. Как бы то ни было, радость Элены оказалось заразительной, и Амос с удовольствием принялся строить вместе с ней тысячи маленьких планов: местоположение детской, необходимые покупки, небольшой ремонт в доме для удобства и безопасности новорожденного.

Тем временем Амос готовился к дебюту в роли Макдуфа в «Макбете» Джузеппе Верди. Ему предстояло выступать в местном театре, и этот факт наполнял его гордостью: непонятно почему, но ему казалось, что это знак судьбы и – самое главное – настоящий вызов всем тем скептикам, что неоднократно утверждали с уверенным видом, что слепому никогда не выйти на театральную сцену. Тогда он вспомнил слова Гёте: «Жить в идее – означает считать невозможное возможным». Он старательно разучивал роль, и, когда начались репетиции, все тут же полюбили его за усердие: он всегда первым приходил и последним уходил, прислушивался к советам и делал все, чтобы дирижер и режиссер были довольны, а коллеги не воспринимали его как помеху.

Билеты разлетелись вмиг; вокруг себя он чувствовал атмосферу любви и признательности и от этого – по вполне понятным причинам – ощущал волнение и огромную ответственность. Распеваясь в гримерной, в толстом шерстяном костюме, он еще до начала действия был весь мокрый от пота. Шел сентябрь, и все еще стояла жара. Театр был переполнен. Роль у него была не такая уж большая, но в те моменты она казалась ему невероятно сложной. Он знал, что ему предстоит внимательнейшим образом прислушиваться к вздохам коллег, чтобы не ошибиться, где нужно вступить. Он понимал, что не может позволить себе быть рассеянным: спокойствие и максимальная сосредоточенность были сейчас необходимы, чтобы не упасть лицом в грязь на сцене; он отлично знал это и чувствовал на своих плечах весь груз ответственности за собственный дебют. В одном он был уверен: в его душе есть те необходимые крупицы справедливости, которые помогают ему полностью отождествлять себя со своим героем и правдоподобно сыграть роль человека, в конце концов побеждающего зло. Он бесконечно любил эту роль, и публика немедленно почувствовала это.

Когда Амос вышел на сцену в окружении трех балерин, олицетворявших грустные воспоминания отца о детях, безжалостно уничтоженных рукой тирана, он вдруг подумал о своем собственном ребенке, который готовился к появлению на свет, и глубоко растрогался. В его голосе звучала вся печаль человека, который страдал и жестоко сражался, и в конце арии, еще до того, как затих его голос, трепещущий от эмоций, зал разразился оглушительной овацией, увенчавшей громкий успех постановки.

А ведь еще несколько месяцев назад Амос играл в музыкальных барах, услаждая слух рассеянных посетителей! Когда он думал об этом, его охватывала огромная благодарность.

Вскоре маэстро Паваротти пригласил его участвовать в качестве гостя в одной из телепрограмм, где они должны были выступить дуэтом. Приглашение поступило среди ночи. Амос уже крепко спал, когда громкий телефонный звонок внезапно заставил его подскочить в постели; голос на том конце провода произнес: «Добрый вечер, это Лучано Паваротти…» Поначалу, еще не проснувшись окончательно, Амос подумал, что его разыгрывают, но потом он все-таки узнал тембр голоса самого великого тенора в мире, который невозможно было спутать ни с каким другим, и ему оставалось лишь поверить в чудо, что происходило с ним в данный момент… Всего каких-то пару лет назад он пытался приблизиться к маэстро после концерта, чтобы пожать ему руку и сказать несколько добрых слов, но у него ничего не получилось – охрана просто не подпустила его.

И вот теперь все стало возможным – но почему, по какой причине?! Он постоянно задавался этим вопросом, а тем временем продолжал двигаться вперед, не обращая внимания ни на усталость, ни на внезапную смену образа жизни, ни на грубый отрыв от того, к чему он привык за целую жизнь.