Константин Ваншенкин - Писательский Клуб

— Но откуда вы узнали? — изумился мой собрат.

— У всех прозаиков геморрой! — хладнокровно ответствовал доктор. И снисходительно пояснил: — Сидячий образ жизни!..

Летом 1984 года моя жена, дочка и внучка отдыхали в Евпатории, а я оставался под Москвой, во Внукове.

Однажды мы с Георгием Семеновым поехали на его машине на станцию и купили там по большой бутылке венгерского коньяка.

Пить сразу не собирались, но потом все же решили продегустировать. Сели за кустами на лавочку, и под какие‑то, помнится, сливы так он хорошо у нас пошел.

Тут я говорю: сделаем перерыв на полчаса. В пять будет звонить Инна, мы договорились, и она сразу может почувствовать, что я принял. А потом продолжим…

Семенов вошел в мое положение и ответил: у меня есть японские пилюли, я тебе дам одну. Возьмешь в рот — и никакого запаха.

Строился новый корпус Полиграфического института — рядом со старым, но под углом, чтобы не загораживать свет.

Молодой крановщик ловко подавал наверх кирпич и бадьи с раствором. И вдруг в раскрытом окне старого корпуса он увидел совсем близко большую комнату, сидящих в ней ребят и девчонок, которые что‑то записывали или чертили, а перед ними на возвышении спокойно стояла совершенно голая баба.

Разумеется, это был натурный класс. Ведь «Полиграф» готовит и художников книги.

Крановщик так был поражен, что чуть не ударил концом стрелы в кладку, каменщики даже закричали на него, а потом крутили около виска пальцами. Он пришел в себя, но все же то и дело поглядывал из своей стеклянной кабинки туда, в открытые окна. Попробуй оторвись!

Когда он спустился в перерыв, некоторые заметили, что он какой‑то будто трехнутый.

Он рассказал своим, мужикам и девкам, об увиденном. Они тоже изумились, но сразу поверили. Одна только спросила:

— Слушай, какой же это институт?..

Он ответил веско, уже как специалист:

— Какой, какой! Не понимаешь, что ли? Медицинский!..

Когда‑то мы были с этим стихотворцем в отношениях почти приятельских, потом они слегка поостыли, но оставались вполне дружелюбными. Как теперь говорят — нормальными.

И вот в 1963 году в поезде при возвращении с выступлений он, предварительно выпив, хотя, видимо, и не слишком, сообщил мне прямым текстом, что ненавидит меня.

Его всего трясло, он бил костяшками пальцев себе в ладонь, будто в меня. Повода никакого не было, просто вырвались долго копившиеся раздражение и злоба. Наши попутчики только умоляли его не кричать, не привлекать внимание посторонних пассажиров.

Потом он уснул, утром смотрел в сторону.

Через несколько дней он подошел ко мне и спросил, смогу ли я его простить.

Я ответил честно:

— Простить можно, забыть нельзя…

Председательствующий:

— В прениях по докладу выступило восемь человек. Какие будут предложения?

Из зала:

— Кто еще записался?

Председатель зачитывает список и в конце говорит:

— Есть предложение подвести черту.

Из зала:

— Оседлости!..

Пусть многие из нас дураки, но все же это коллективный разум. (Георгиевский зал. 25.3.93.

Эта глава — продолжение предыдущей. Скорее даже, окончание. Центральный Дом литераторов. ЦДЛ. Ранее — Клуб писателей, писательский Клуб. А еще раньше?

Особняк был построен в 1889 году. Вскоре его купила графиня Олсуфьева. С тех пор его называют — олсуфьевский, хотя сразу после революции хозяева отбыли отсюда.

Знаменитый Дубовый зал с резными колоннами и лестницей на антресоли. Спускаясь по ней, Александр Третий, как гласит легенда, сломал ногу на самом каверзном, веерном ее отрезке. Он был крупный, грузный мужчина и неудачно оступился.

Тоже деревом отделаны гостиные внизу и наверху. Несколько каминов, два из них до сих пор украшены мраморными женскими головками.

Как это все уцелело, пока здесь жила тесно вселенная пролетарская беднота?

Конечно, давно другие полы, другая, невпопад, мебель, но стены‑то, стены те же и сколько они впитали в себя! Какая здесь звучала музыка, какие женщины здесь танцевали! Какие читались стихи! Какие страшные произносились слова на смертельно жестоких собраниях! И какие вспыхивали надежды и выступали на глазах слезы — после XX съезда!..

Когда мы с Инной жили поблизости, на Арбате, то часто ходили сюда обедать. Я всегда брал пельмени — их прекрасно здесь готовили. Да и вообще писательский ресторан долгие годы славился отменной кухней.

Одну зиму здесь официально столовался московский футбольный «Спартак». Это была команда времен Нетто, Симоняна, Сальникова, Ильина, Исаева, Татушина, Парамонова… Они приходили после занятий в своем спортзале на Поварской.

Каждый год девятого мая собирались писатели — фронтовики. Внизу, у гардероба, кафель заливали водой по щиколотку и клали жерди, оступившийся промачивал ноги. У дверей стояли наши молодые сотрудницы в пилоточках и сапожках. Не выпив на КПП ста грамм и не закусив сухарем, пройти было невозможно. На середину зала выезжала походная кухня. Известнейший конферансье толстяк Гаркави раздавал картошку в мундире. Продаттестаты всегда составлял Светлов.

Главная прелесть этих встреч состояла в том, что все были свои.

Да, ЦДЛ был клубом, как никакой другой. Я как‑то подумал о том, что писателей, сроду не бывавших, скажем, в Доме композиторов или кино, или ВТО, — множество. Но киношников, композиторов, артистов, никогда не переступавших порога Дома литераторов, представить себе трудно, даже невозможно. Было в нашем Клубе нечто поистине притягательное. Теперь, увы, это не так.

Какие люди сиживали здесь за столиками! Какие можно было услышать рассказы, истории!.. И «я там был; мед, пиво пил» тоже.

Впрочем, писательский Клуб проходит через многие главы этой книги.

В 60–е годы Булат Окуджава придумал анекдот: приезжаю отдохнуть на Ленинские горы, нет, на эти, как их… на Воробьевы. Хотя на Ленинские, на Ленинские. Сижу, подскакивает воробей, нет, этот, как его… Хотя воробей, воробей…

Тогда бы за такое не похвалили. Булат, понятно, рассказывал не всем.

А Сильва Капутикян в те времена сочинила свой: при коммунизме будет много стульев. Почему? Все очереди будут сидячие. Типичное «армянское радио».

В прежние благословенные времена московский поэт Николай Доризо гастролировал в Грузии. Утомленный выступлениями, встречами и сопутствующим гостеприимством, он, собираясь ехать поездом из Батуми в Тбилиси, заказал на себя одного двухместное купе «СВ».