Давид Ортенберг - Год 1942

Как раз в это время у меня был Владимир Ставский. Он собирался в войска, оборонявшие столицу на Вяземском направлении. Я и попросил его захватить с собой Панферова.

Поехал Панферов вместе со Ставским. А кто поедет на фронт со Ставским это я хорошо знал еще по Халхин-Голу и финской войне, - тот уже наверняка нанюхается пороху. Вместе со Ставским Панферов попал в гущу боев. Вел он себя достойно и мужественно. Вскоре в "Красной звезде" появились корреспонденции и очерки Панферова из боевых частей. После первой его корреспонденции, опубликованной в газете, мне позвонил Сталин. Он ничего не спрашивал, не ругал меня и не хвалил за то, что я самовольно послал на фронт Панферова, а только сказал: "Печатайте Панферова". Но я понял, что Сталин одобрил и решение Панферова выехать на фронт, и наше назначение его спецкором "Красной звезды".

Все это я вспомнил, когда у меня был Андрей Платонов, и при нем же вызвал секретаря редакции Карпова и сказал:

- Пишите приказ о зачислении Платонова нашим корреспондентом с сего числа...

Экипировали мы Андрея Платоновича поприличнее, на петлицах у него появилось по капитанской "шпале", и он отправился на фронт. А сегодня уже напечатана его "Броня". Прекрасный очерк. Я бы сказал, классика военной очерковой литературы. И удивительнее всего, что это была первая его поездка на фронт. Первый очерк. Только большой талант мог его родить...

На редкость быстро Платонов вошел в нашу краснозвездовскую семью. Правда, не часто он появлялся в самой редакции. Все дни - на фронте, в самой гуще фронтовой жизни, с бойцами. Скромная и внешне неприметная фигура Платонова, наверно, не соответствовала читательскому представлению об облике писателя. Солдаты при нем не чувствовали себя стесненными и свободно говорили о своем армейском житье-бытье. А Платонов тихонько стоял в стороне или сидел и слушал.

Его привлекали не столько оперативные дела армии или фронта, сколько люди, их души, их думы, их чувства. Он впитывал все, что видел и слышал. Наши корреспонденты, с которыми Платонов выезжал в боевые части, жаловались. Надо ехать, а Платонова нет. Он сидит где-нибудь в блиндаже или окопе, увлеченный солдатской беседой, забыв обо всем на свете. Здесь, думаю, следует искать истоки печатавшихся в "Красной звезде" его очерков и рассказов.

Был Платонов человеком непритязательным и легко мирился со всеми неудобствами и невзгодами фронтовой жизни. Мог он, добираясь до переднего края, отмерить в своих солдатских сапогах не один километр, переночевать в сыром окопе, пообедать сухарем и кружкой воды. В одном из городков корреспонденты заняли небольшую хату, откуда только что вышибли немцев, не были еще убраны нары, солома. Михаил Зотов, руководитель нашей корреспондентской группы, решил, что молодежь как-нибудь и здесь проживет, а Платонова надо получше устроить. Он попросил редактора фронтовой газеты, успевшего занять более благоустроенный дом, приютить у себя писателя.

- Конечно! Что за вопрос! Давайте его нам. Создадим ему царские условия, - согласился редактор, рассчитывая, очевидно, получить что-то и для своей газеты.

Но когда Зотов попытался увести Платонова на эту квартиру, тот отказался и даже обиделся. Так и остался со всеми, устроившись на полу, где вповалку спало человек двенадцать.

Чувство юмора никогда не покидало писателя. Хата, где они жили, выглядела столь неприглядной, что Платонов повесил на дверях бумажку с надписью: "Вход в "Дно", имея в виду пьесу Максима Горького. Себя он назвал Лукой и другим тоже присвоил имена персонажей драмы. Имена эти не прижились, только Платонова какое-то время называли Лукой.

Мог Платонов работать в тесноте и шуме. В хате накурено, стоит обычный гам, а писатель, скромно примостившись на краю швейной машинки, нажав на педаль, провозглашает своим глуховатым и спокойным голосом:

- Начинаю строчить...

Так, время от времени нажимая на педаль, он объявлял:

- Ну, еще один абзац сделан...

Шум на него не действовал, но его соседи из уважения к писателю тихо один за другим выходили из хаты, оставив писателя одного за работой.

- На войне надо быть солдатом, - не раз говорил он своим соседям.

Был Платонов хорошим, безотказным товарищем. Бывало, что Зотов не успевал на совещания корреспондентов на КП фронта и просил Платонова выручить его. Писатель отвечал:

- Я схожу. Все замечу. Писать корреспонденции я не умею. Ты уже сам. Я слово в слово запишу...

Ходил. Точно записывал и передавал свои записи Зотову, ни на что не претендуя.

Но скромность и застенчивость Платонова сразу испарялись, когда его пытались оставлять в тылу. Забегая вперед, расскажу такой эпизод. Шли бои за Могилев. Командующий армией выделил для корреспондентов "Красной звезды" самолет "У-2". А корреспондентов было двое - Павел Милованов и Андрей Платонов. Милованов торопился на самолет, чтобы поспеть ко взятию города. Но Платонов не пустил его. Не захотел остаться. Упросили командарма дать двухместный самолет, и оба полетели.

Газета много потеряла бы, если бы Платонов остался тогда в штабе армии. Не появились бы в "Красной звезде" его большой очерк "Прорыв на Запад" - о первом дне прорыва наших войск в глубь Белоруссии, на Могилевском направлении, а через четыре дня - второй очерк Платонова "Дорога на Могилев", а еще через несколько дней рядом с приказом Верховного Главнокомандующего об овладении Могилевом новый очерк "В Могилеве".

В день взятия города нашими войсками Платонов уже был в Могилеве. Побеседовал с солдатами и генералом, со стариками и женщинами, с пленными немцами. Успел в тот же день написать очерк и отправить по "бодо" в Москву. Его очерки подкрепляли краткие информационные сообщения Милованова и давали возможность читателю не только увидеть панораму битвы, но и понять чувства и настроения людей.

В редакции знали, что Платонов не любит писать с маху, и поэтому не требовали от него оперативных материалов. Ему давали возможность писать тогда, когда материал, так сказать, отстоится. Оперативность, которую проявил Платонов в могилевских боях, всех удивила: вот тебе и медлительный Платонов!

Милованов не раз жаловался на "скверный" характер Платонова. Ныли, например, они в дивизии генерала Красноглазова. Шел тяжелый бой в условиях так называемого "слоеного пирога". Обстановка была неясной даже для самого генерала, и он категорически не пускал корреспондентов в полки. Платонов выслушал комдива, а когда вышли из его блиндажа, категорически сказал:

- Пойдем!..

Настоял. И пошли они в полки.

О скромности и мужестве Платонова говорит и такой случай, который не мог не прибавить нашего уважения к нему.

В редакции узнали, что Платонов тяжело болен, и выхлопотали ему путевку в один из подмосковных военных санаториев. А недели через три я узнаю, что писателя нет в этом санатории. Оказывается, он узнал, что часть, в которой у него было много знакомых, переходит в наступление, и уехал туда без командировки и без продаттестата.