Давид Ортенберг - Год 1942

Из того, что мы услышали, поняли, что наступление армии, как и всего фронта, так блестяще осуществленное в декабре и январе, застопорилось, на серьезные успехи рассчитывать не приходится. Но на Говорова нажимали сверху, а он - на дивизии, комдивы - на полки. Вот такая не раз повторявшаяся история!

Ясно было, что на КП Говорова нам больше делать нечего. Спросили, - как проехать в дивизию Полосухина, стоявшую в полосе армии на главном, гжатском направлении. Говоров сказал, что к Полосухину нам добраться невозможно. Дивизия клином вошла в немецкую оборону. Коридор, который она пробила, шириной с километр, простреливается с флангов. Надо, мол, обождать, пока прояснится обстановка. Я спросил Леонида Александровича, можно ли добраться до штаба дивизии? Вернуться в Москву, не побывав если не в полках, так хотя бы на КП дивизии, считалось у нас смертным грехом. Очевидно, Говоров понял наше настроение и показал на карте точку, где обосновался штаб Полосухина.

Он был в четырех километрах от КП армии - в блиндажах, на скорую руку оборудованных в подвалах сгоревших изб. Там мы встретили комиссара дивизии Мартынова. Как и всюду, приняли нас дружески, но не надо было быть опытным физиономистом, чтобы увидеть, что комиссар не очень-то рад нашему приезду. Обстановка здесь действительно была сложной: с разных сторон слышна артиллерийская и минометная стрельба, видны разрывы мин на поле, у черневшей невдалеке кромки леса. Слева от дороги раздавались автоматные очереди. К Мартынову прибежал штабной офицер и что-то полушепотом докладывал, после чего комиссар спросил, у всех ли есть оружие. Он объяснил, что к дороге просочилась группа немецких автоматчиков, их, понятно, отобьют, но надо быть готовыми ко всему. Словом, беспокойства мы доставляли ему немало, и он, вероятно, подумал: какая нелегкая их сюда принесла!

Пробыли мы в дивизии целый день. Многое видели, многое узнали. Стало ясно, что взятия Гжатска нам не дождаться, и мы решили отбыть в Москву.

Возвращались в полной темноте, попали в жесточайшую пробку и выбраться из нее можно было только чудом. Это чудо сотворил Миша Бернштейн. Своим громовым голосом он объяснял, что в "эмке" едут люди, делающие "Красную звезду", не кто иной, как известный поэт Симонов, что он сам спешит со снимками героев, упомянул, кажется, и редактора, находил и другие какие-то на ходу им изобретенные доводы. Это произвело впечатление. Дружными усилиями, чуть ли не на руках переносили нашу машину в обход застрявших колонн через сугробы и кюветы. Наконец добрались до КП армии. На это ушло шесть часов!

Время было позднее, мы скупо рассказали Говорову о своей поездке в дивизию, потом спросили: каковы перспективы с Гжатском? Командарм развел руками. Видно, ему не хотелось убеждать нас, что Гжатск будет взят, но сказать, что этот орешек не раскусить, тоже не мог. Не трудно было догадаться, почему. Решение Ставки есть решение Ставки; она требовала двигать войска вперед, хотя силы и средства истощились.

Мы попрощались с Леонидом Александровичем и отбыли в Москву.

Больше всех успел сделать для газеты Миша Бернштейн. В нескольких номерах "Красной звезды" печатались его снимки из 5-й армии. Я сейчас вновь их пересмотрел. Один из снимков, где запечатлены бойцы, идущие в наступление по снежному полю за огненным валом нашей артиллерии, просто великолепен. Так и кажется, что сделан он не "лейкой", а рукой художника-баталиста.

Вспоминаю, что, когда впервые рассматривал эти снимки, у меня в кабинете был Симонов. Он тоже похвалил их, но грустно заметил:

- Если бы еще удачно окончилась та операция...

Симонов принес мне корреспонденцию строк на сто пятьдесят, но она была жидкой. Очерк, ради которого я и взял его с собой в эту поездку, у него не получился. Да и не мог получиться: написать прямо о том, что мы видели, было тогда не ко времени. Это понимал и он, понимал и я, и поэтому без всяких колебаний пришлось "зарубить" материал.

Но все же кое-что мы извлекли для газеты из этой поездки. Комиссар дивизии Мартынов вручил нам письмо, найденное у убитого фашиста, некоего Франца Вейса, своей невесте, которое он не успел отправить в Германию. "Для Эренбурга, - сказал Мартынов, - заметки одного "куроеда".

Но, пожалуй, самое интересное и важное, что мы напечатали после этой поездки, была статья генерала Орлова, занявшая в газете три колонки. Это рассказ о боях за Можайск и Бородино.

Мне же поездка помогла более правильно построить материалы в газете. Если еще в конце января и начале февраля мы увлекались статьями и передовыми под такими заголовками: "Гнать врага без остановки!", "Окружать врага!" и т. п., то после возвращения из 5-й армии пошли другие материалы, более соответствовавшие реальной обстановке на Западном фронте.

Словом, жалеть об этой поездке у меня оснований не было...

8 февраля

Наши корреспонденты по Западному фронту появляются в редакции реже, чем в дни оборонительного сражения - не каждый день, а через день-два. Привозят репортажи, статьи, очерки. Вчера, когда готовился воскресный номер газеты, они побывали в редакции и рассказали, что темпы наступления резко замедлились. Словом, везде такая же картина, какую мы видели во время поездки в армию Говорова.

Особо хотелось бы мне сказать об одной из статей, опубликованных в сегодняшнем номере газеты, - "Истощение немецкой артиллерии". Полковник Г. Надысев пишет в ней о больших потерях противника в артиллерийских средствах. Приводятся документы, названия разгромленных артиллерийских частей, цифры потерь. Автор делает вывод: "Германская артиллерия обнищала и перестает быть помощником пехоте... Как бы ни была сильна промышленность, находящаяся сейчас в германских руках, она не способна восполнить артиллерийские потери обороняющихся частей противника и подготовить достаточное количество артиллерии и боеприпасов для наступления".

Увы, как потом стало ясно, это было не так. Желаемое мы выдавали за действительное. И не только мы. Грех надо взять и мне на свою душу...

* * *

Илья Эренбург напечатал статью "Чудо". Этим словом, навеянным "чудом на Марне" - одной из самых крупных битв первой мировой войны, Илья Григорьевич оценил победу советских войск под Москвой. Однако, писал он, "нельзя сравнить битву под Москвой с битвой на Марне. В 1914 году против Германии сражались не одни французы, и "чудо на Марне" в значительной степени следует объяснить наступлением русских на Восточную Пруссию. В дни битвы за Москву второго фронта не было. Мы приняли на себя всю тяжесть удара".

Второй фронт! Известно было, что наши союзники отказались открыть военные действия в Западной Европе в этот, самый тяжелый период нашей битвы с врагом. Позже Эренбург начнет в нашей газете, и особенно в закордонной прессе, целую кампанию критики союзников. А пока пришлось довольствоваться теми самыми строками, которые я выше привел.