Дмитрий Минченок - Дунаевский — красный Моцарт

В шестидесятых годах Евгений Исаакович ещё эпизодически встречался с друзьями отца. Приезжал по делам к Черкасову, хотя дружеских отношений у них не было. Как-то встретился с Любовью Петровной на даче. "Здрасте, Любовь Петровна". — "Здрасте. Ну, давайте пройдёмся". И очень долго она горестно излагала свои трудности. Сокрушалась, что стало трудно жить, что перебивается концертами. Болеет. Они сделали круг по улице "Весёлых ребят". Прошли мимо бывшей утёсовской дачи. Вспомнили Леонида Осиповича. Утёсов всегда оставался добрее, душевнее, человечнее всех тех первых легендарных создателей "Весёлых ребят". Защищал Евгения Исааковича от сплетен. Он продал дачу, когда скончалась его жена Елена Осиповна. А когда умерла дочь Эдит, последовал за ней практически сразу. На даче Лебедева-Кумача жили его дети и внуки. Внучка Маша вышла замуж за журналиста Щекочихина. В общем, привычный мир заполняли новые люди, новые герои.

Началась весёлая эпоха Горбачёва. В квартире Дунаевского в восьмидесятых годах на просмотр знаменитых мюзиклов по видео начали собираться после репетиций и спектаклей Олег Ефремов, Анастасия Вертинская, Борис Эйфман. Мир приближался к столетию композитора. Как-то незаметно песни Дунаевского перешли в разряд народных. Уже никто не удивлялся тому, что из семи нот можно соткать такие музыкальные узоры. Большой стиль музыкальной эпохи конденсировался в музеях. Но Исааку Дунаевскому нет до этого никакого дела. Он по-прежнему сочиняет свои пленительные мелодии, сидя на алмазном стульчике высоко над землёй. Всё происходит так, как предсказывал любимый дядя Самуил…

[Послесловие написано для издания: Минченок Д. А. Исаак Дунаевский. Большой концерт. М.: Олимп; Смоленск: Русич, 1998. Е. И. Дунаевский скончался в Москве в апреле 2000 года, похоронен рядом с отцом на Новодевичьем кладбище.]

Я не критик-рецензент, не полемист, не специалист в области слова и никогда не осмелился бы выступить со своим послесловием к этой книге, если бы не одно существенное "но": человек, о котором в ней рассказывается, — мой отец. Оставаясь приверженцем принципа полной творческой свободы, разделяя взгляды молодого, талантливого автора Дмитрия Минченка, я проникся его желанием сделать книгу не только рассказом, повествующим в хронологическом порядке о событиях тех далёких дней, но и правдивым, без прикрас человеческим документом. Использовать малоизвестные архивные материалы, письма, фотографии обязывала не только сама жизнь, неумолимо, час за часом, день за днём отсчитывающая лимит отпущенного времени, но и святая сыновняя обязанность не допустить забвения того, что осталось, как говорят, "за кадром".

За многие годы, пролетевшие после смерти композитора в 1955 году, сменилось не одно поколение людей, преобразились жизнь, страна, другим стало отношение к тем или иным событиям, к тем или иным личностям. Что воспевалось раньше, предаётся анафеме, что было хорошо тогда — сейчас стало ненужным. Отец жил в тяжёлое и в то же время счастливое и светлое время. Оно было детством, юностью, молодостью того поколения, к которому принадлежал мой отец. Его современники кипели энтузиазмом и смело смотрели в солнечное завтра. Но оно было и глубоко трагичным, так как надежды разбивались о чудовищные деяния культа личности.

В предреволюционные годы, в середине двадцатых некоторые деятели искусств, в том числе и А. Блок, ещё верили в очистительную миссию революции, видели в ней стихийную силу, сметающую всё на своём пути, в том числе затхлость и застой буржуазной обывательщины и мещанской морали. Мой отец в двадцатые годы мог сообщить в письме, что "его очень интересует такая вещь, как джаз-банд", что он "упивается работой над партитурой, насыщенной новейшими сложными гармониями", и мог, не боясь, назвать свою работу над ораторией "Коммунисты" "халтурой, которая так только и делается". Но прозрение наступило быстро, все иллюзии развеялись. Началось генеральное наступление пролетарских ассоциаций, созданных по указанию свыше, на культуру и искусство. Это делалось под знамёнами пролетарской и партийной идеологии. Художник мог быть ошельмован, сослан, расстрелян только за то, что его музыка, картина, поэма или пьеса не вписывались в идеологическое понимание вождя. "Кремлёвский горец" начинал формулировать свой пресловутый метод соцреализма.

В наше время многие несведущие люди ассоциируют творчество композитора только с культом личности Сталина, считают его певцом сталинской эпохи. Помню, как в конце восьмидесятых, во время подготовки маленького юбилейного концерта в летнем театре Филёвского парка, к организаторам вечера ворвались двое и стали угрожать, требуя отмены концерта. В девяностые годы мне не раз приходилось выражать письменный протест в адрес журналов и телередакций, грубо искажавших облик композитора и по-хамски относящихся к его музыкальному наследию.

Перелистываю страницы архивных материалов, вчитываюсь в названия сочинений отца — 329 переданных в Центральный государственный архив плюс находящиеся в моём личном архиве. Двенадцать оперетт, свыше восьмидесяти пьес, тридцать фильмов, произведения для фортепьяно, симфонического оркестра, джазового оркестра, струнных ансамблей, музыка обозрений, романсы и т. д. Специально ищу то, что можно как-то увязать с именем Сталина, с его культом. Читаю названия: "Осень" — произведение для двух скрипок, "Незнакомка" А. Блока, "Скорбная песня", "Драматический квартет № 1", "Вальс для симфонического оркестра", "Рапсодия на русские темы для симфонического оркестра"… Может быть, найду в разделе песен? Читаю дальше: "На разъезде", "Баллада о Москве" (слова М. Светлова), "Дальняя сторожка", "Хороша столица наша!", "Без меня никого не люби", "За здоровье советских людей" и т. д. и т. п. Есть! Нашёл! "Песня о Сталине" — для трёхголосого хора и фортепьяно (конец тридцатых годов, слова Июшкина). Вот ещё!

"Песня о Сталине" (слова С. Васильева и А. Коваленкова, 1945). "Песня о сталинском наркоме" 1939 года. Всё! Больше ничего не нашёл! И это — культовый композитор?!

То, что отец был патриотом своей страны, несомненно. Он любил людей, воспевал любовь, дружбу, молодость. С этим он определился сразу, в самом начале своей творческой жизни. И не надо его винить за то, что он создатель двух песен-гимнов, которые наиболее полно выразили дух той эпохи: "Песни о Родине" и "Марша энтузиастов".

В книге повествуется о жизни, работе, увлечениях и любви композитора Дунаевского. Я очень хорошо помню отца, начиная с четырёх лет. Более обаятельного, милого, отзывчивого человека в быту я не встречал. Меня он обожал, баловал. Когда возвращался вечером домой, не было случая, чтобы не приносил того, чему не радовалась бы моя детская душа. Почему-то запомнился эпизод, когда мне не было и пяти лет и мы снимали две комнаты в Ленинграде на Бородинской улице, дом 4. Отец принёс пачку печенья, на котором было изображено сердце таким, каким его обычно рисуют. Я спросил, что изображено. Он посмотрел на меня внимательно и серьёзно стал объяснять, что этот предмет есть у каждого человека, он находится в груди и называется сердцем. "Слышишь, как оно стучит? Без него жить нельзя! И оно всё время работает, не отдыхая ни на миг! Стучит беспрерывно всю жизнь! И позволяет двигаться, работать, сочинять музыку и любить тебя, твою маму и всех близких". Тогда я осторожно поинтересовался: "Ну а если оно остановится?" Он вздохнул, опять серьёзно посмотрел на меня и ответил: "Тогда этот человек умрёт. Он не сможет дышать, двигаться, любить и сочинять музыку, и постепенно его забудут!" Вот этого я никак не мог понять и ещё долго приставал со своими вопросами. Прошло столько лет, прошла почти вся моя жизнь. Сорок три года назад умер отец — у него остановилось сердце, девятнадцать лет тому назад умерла от остановки сердца мама, а я всё вспоминаю эту символическую сценку далёкого детства над коробкой печенья.