Дмитрий Минченок - Дунаевский — красный Моцарт

Но 1 декабря сердечные волнения затмила другая катастрофа. Умер один из богов — Даниил Грач сообщил, что убили Кирова. Сообщение произвело шок, как начало войны с Марсом. Грач говорил об этом тихо. За подобную информацию, если бы она оказалась дезой, могли расстрелять. Мучились часа два, выясняя, правда ли. После спектакля домой никто не пошёл. К одиннадцати часам вечера из разных источников стали поступать слухи о покушении в Смольном. Было очень страшно. Часть слухов выглядела обнадёживающе, мол, Кирова только ранили. Ссылались на мнение врачей. Кто-то говорил, что видел Кирова живым.

Слухи мешались с правдой. Шаги бдящих гулко отдавались в коридорах театра. К часу ночи стало точно известно, что Киров убит. Все ждали, что за этим последует.

Артистки театра спрашивали у директора, нужно ли им плакать. Грач крутил пальцем у виска и жаловался на непроходимую глупость женщин. Мужчины тихо интересовались, не начнётся ли террор. Грач успокоил, что всё ограничится траурными митингами.

— Тоже интриговать будут? — спросил кто-то по воспоминаниям одного из участников тех событий.

— Не интриговать, а митинговать, — пояснил Грач.

— Так на похоронах самое время интриговать.

В общем, смерть была обставлена с учётом организаторских способностей покойного.

Больше всего пострадал Театр Комедии. Шушукались, что весь месяц весёлых спектаклей не будет. И, соответственно, премьера "Весёлых ребят" тоже летит в тартарары. Александров в это время находился в Москве и был самым верным источником информации. Первыми в столице об убийстве Кирова узнали во МХАТе, в кабинете у Немировича-Данченко. Когда об этом сообщила секретарша, все затихли. Ждали реакции Немировича. Важна была театральная пауза. По слухам, Немирович такую паузу выдержал и молча склонил голову в знак скорби. Следом за ним склонили голову все присутствующие. Даже если этого и не было, очень похоже на правду. За скобками лицемерия все были взбудоражены и заинтригованы — и самим сообщением, и тем, что теперь будет. Никто не сомневался, что убийство — дело рук внешнего врага. Хотелось его найти и растоптать.

Сведения об убийце или убийцах были противоречивые. Шептались, что Сталин, узнав о случившемся, заплакал. Ещё говорили про специальный вагон, в котором он выехал в Ленинград. Как правило, близкие усопшего не столько обсуждают его уход, сколько смакуют реакцию со стороны живых, видя в ней знаки и символы. Делают прогнозы. Говорили, что со Сталиным едут следователи, которые в три недели раскроют преступление. Правительство объявило 3, 4 и 5 декабря днями траура. Спектакли были приостановлены. Знающие люди говорили, что в Ленинграде траур растянется недели на две. Актёры волновались, как это отразится на их зарплате. Грач всех успокоил, что никак.

Исаак Осипович принёс из театра "Известия", в которых было напечатано, что убийца Кирова — тридцатипятилетний Николаев Леонид Васильевич, бывший служащий Ленинградской РКИ. Кто-то пошутил, что теперь все тридцатилетние интеллигенты Ленинграда будут думать, что они тайные враги. Шутка очень понравилась Черкасову. Он ходил по театру и всем её повторял. Зинаида Сергеевна просила Исаака Осиповича быть поосторожней — с огнём не шутят. Грач сокрушался, что Киров так и не попал к ним в театр, а МХАТу, наоборот, повезло. Перед смертью Киров был именно у них. Более того, Булгаков мог быть польщён: последнее, что видел Киров в жизни — пьеса Михаила Афанасьевича "Дни Турбиных".

6 декабря состоялась гражданская панихида по Кирову. Был очень сильный мороз, и Зинаида Сергеевна осталась дома. Исаак Осипович вместе с коллегами пошёл на траурную церемонию. Говорили много речей, клялись отомстить врагам, всех перебить. По легенде, именно вернувшись с митинга Исаак Осипович решил написать "Реквием" по Кирову. Что было толчком? Может быть, содержание речи одного из выступающих, а может, общий настрой скорби и мести. Дивное сочетание для рождения эмоций. Эмоция переплавлялась в мотив. Надо было только запомнить и записать. На митинге — момент неподходящий.

Мне кажется, там была и другая музыка. Главная звуковая особенность той поры — характерный шепоток по всем углам. Шёпот доносился даже от мебели. Что делать? Грач внимательно следил за всеми и, если кто-то расслаблял мышцы и убирал скорбную маску с лица, тут же подлетал и больно щипал, чтобы соответствующее выражение не исчезало. Мороз был страшный. Потом говорили, что многие солдаты заболели менингитом. Больных просто пристреливали — не было лекарств. Царство страшных слухов разрасталось.

Сразу же после траурных дней возобновились звонки из киностудии. Больше всех одолевал Корш-Саблин. Он мечтал снять фильм либо про детей, либо про Красную Армию.

Потом стали донимать из разных театров. Сочинять Исаак Осипович был готов всегда. Грач считал, что Дунаевский много работает для других и мало для своего родного театра. Как-то нарвались на самого Грача. Тот долго рычал в трубку, чтобы Дунаевского оставили в покое. В трубке уважительно выслушали ругань, а потом разразились смехом. Это была Зинаида Сергеевна.

Приближался 1935 год. Зинаида Сергеевна считала, что он будет самым счастливым в жизни Дунаевского. Хотелось в это верить. Люди влюблялись. Всю труппу занимал роман Володи Нильсена, молодого двадцативосьмилетнего парня. Он устроил пятилетний юбилей своей женитьбы на прекрасной белокурой особе — итальянской актрисе Иде Пензо, которая, повинуясь голосу сердца, приехала в красную Россию и стала актрисой театра Управления культуры электриков. Все опасались, что Владимир уедет в Италию и не вернётся. Мало кто знал, что Нильсен уже отбыл три года ссылки на Севере за незаконный переход финской границы. Все говорили: "Красавец — убежит". Итальянка тем временем жила в "Метрополе" в номере 317.

… И вдруг — звонок от Александрова. Он узнал от Шумяцкого, что премьера "Весёлых ребят" состоится ещё до Нового года. Сталин хочет повеселить народ.

— "Комсомольская правда" за нас, — сказал Григорий Васильевич. — Они будут нас поддерживать. Я точно знаю.

Шумяцкий наговорил всё это Александрову, чтобы тот не унывал. Александров, конечно, не ожидал такого успеха, а потом сразу стал думать о Сталинской премии, о звании Героя Советского Союза. Он был ужасно честолюбив. Ужасно, как и Любовь Петровна. Об этом знали немногие.

24 декабря Дунаевский купил "Комсомольскую правду". В ней огромными буквами было набрано: "Завтра премьера". Весь день бегали линейные администраторы: сверяли какие-то списки, совали какие-то билеты, спрашивали, сколько гостей будет с Исааком Осиповичем. В "Ударнике" готовили премьеру в упадническом духе римских императоров. Это было первое кинособытие, где все гости должны были присутствовать во фраках и смокингах. Начало сеанса назначили на двадцать часов. Предполагалось, фильм закончится около полуночи — необычно поздно для Советского государства, отвергающего ночные кошмары.