Дмитрий Минченок - Дунаевский — красный Моцарт

Мне бесконечно тяжелы твои строчки и слова, мучительны твои обвинения, потому что я не такой, как ты меня сейчас видишь. В твоём неверии, всю нашу жизнь преследовавшем меня, в твоём неверии сейчас, нежелании хоть на минуту подумать, что я говорю правду, выстраданную моей душой, в твоём отношении в такие жуткие дни недели больше заключается жестокости и обиды, чем в моих поступках по отношению к тебе. Может быть, ты презрительно улыбнёшься, но если подумать, ты поймёшь, как тяжко для меня твоё неверие в такое время, когда душа представляет собой одно изъязвлённое место и когда в моей душе столько к тебе истинного хорошего и правдивого, несмотря на то что я причиняю тебе. Ты лишаешь меня элементарных человеческих качеств, наделяешь меня жуткими чертами, проходя мимо той глубочайшей трагедии, которую я теперь переживаю, которая подчас кажется непосильной".

Этот краеугольный камень разнополых отношений преследовал не только его одного. В поезде ему рассказали сенсационную новость, героем которой оказался его давний знакомый — генерал-майор, профессор Московской консерватории Александр Александров. Тот самый знаменитый создатель Ансамбля песни и пляски Красной Армии, автор "Гимна большевиков", который через два года Сталин превратит в Гимн Советского Союза. Александров, хороший военный композитор, дожил до того счастливого возраста, когда человек перестаёт бояться Бога и чёрта. Про его личную жизнь мало что известно, а зря. Под кителем билось сердце страстного мужчины. Всю жизнь он прожил со своей женой, которая успела состариться, потерять былую привлекательность. На беду, в его ансамбле была женская танцевальная группа. В этой группе выделялись две девушки: Пашкова и Лаврова, подружки-пересмешницы.

Сердце сурового руководителя хора остановилось при виде танцорки Лавровой. Генерал захотел на ней жениться. В те годы партия готова была закрыть глаза на внебрачную связь, но генерал потребовал развода. Разразился чудовищный скандал. Генерал мог лишиться и погон, и московской квартиры, но его упорство победило. Развод главного военного музыканта разрешил сам вождь. Счастливый генерал тут же женился на танцовщице. Так подруга Зои Пашковой стала генеральшей. В это время Зоя перешла в ансамбль, которым руководил Дунаевский. Тогда по всей Москве разошлась эта весть. Новой генеральше завидовали. Каждая танцовщица втайне мечтала выйти замуж за руководителя своего коллектива и навсегда оставить опостылевшие танцы.

Шорох концертных туфель перемежался грохотом военных сапог. Штатский Дунаевский и военный Александров по-разному относились друг к другу и к той музыке, которую исполняли. У них были разные масштабы. Генерал недолюбливал председателя Союза ленинградских композиторов. Как-то Сталин спросил генерала Александрова: "Почему вы в своём ансамбле не исполняете произведений Дунаевского? Он же исполняет в своём ансамбле ваши?" Александров отшутился.

Говорили, что Александров свою профессиональную зависть совмещает с бытовым антисемитизмом. Пик их соперничества наступил в 1943 году. Сталин приказал создать гимн СССР. Ни у кого не было сомнений, что этим гимном станет "Широка страна моя родная" Дунаевского. В этом сомневался только Сталин. Он отдал предпочтение старой музыке Александрова — "Гимну большевиков". Для проформы организовал конкурс, в котором принимал участие даже Шостакович. Но всё было напрасно. Сталин разрешил написать новый текст Михалкову и Эль-Регистану. На том история с гимном и закончилась.

"Жизнь — это ужасная штука, — писал Дунаевский, — не потому, что жить плохо или неинтересно, нет, а потому, что если ты хочешь жить хоть чуть поумнее, почеловечнее, если ты ищешь маленькой красоты, романтики чувств или поступков, то ты неизбежно столкнёшься лбом с проклятием жизни, проблемами, которые ужасающе просты в своей циничной откровенности. И которые тем не менее представляют собой краеугольный камень всех разнополых человеческих отношений".

Свои романы на стороне он называл поисками маленькой красоты. Можно быть уверенным, что в нагрузку к своей любви Гаярина получала столько любопытных взглядов от сотрудников коллектива, приходивших к Исааку Осиповичу в купе, что мало не покажется. То ли по совместному негласному уговору, то ли по собственной инициативе днём Наталья Николаевна из купе носу не показывала, отсиживаясь в тесной и маленькой каморке. Зная её беззаветную преданность Исааку Осиповичу, можно догадаться, что она могла отказаться от всего, лишь бы не компрометировать своего бога. То знакомство в поезде случилось уже довольно давно. Ушли в прошлое их встречи в филармонии. Порыв сменился прозой. Исаак Осипович жаждал новой бури. А Наталья Николаевна была женщиной самоотверженной, старалась стать приложением к Исааку Осиповичу, его тенью. И ей это даже иногда удавалось.

Так они и ехали, каждая со своим грузом. Одна — с воспоминаниями о прошлом, вторая — с надеждами на будущее. Но Евгений Исаакович убеждён, что среди всех фантазий композитора неизменно присутствовал образ матери его сына Генички — Зинаиды Сергеевны Дунаевской. Сам Исаак Осипович, влюбляясь, на мой взгляд, в конце концов разуверился в своей страсти, но не в себе самом. И для него было большой наградой, что Зинаида Сергеевна в конце концов его не оттолкнула, а стала ему другом и верным товарищем.

Пашковой хотелось быть женой, а не возлюбленной. Но всё упиралось в традиции. Хотя Дунаевский давно отошёл от иудаизма, никогда не чувствовал себя религиозно связанным, не ходил в синагогу — развестись со своей женой он не мог. Причём, по словам Евгения, его мама была готова дать развод Исааку Осиповичу. В неё был влюблён Фёдор Фёдоров, она могла быть спокойна за свою жизнь. Но на этот шаг не мог пойти сам композитор. Завещанная предками моногамия и горячая любовь к сыну не позволяли ему сделать шаг в сторону разрыва.

Никто не может сказать, что Дунаевский был фальшив в своих мыслях, как никто не может сказать, что он был прихвостнем эпохи. Он был гений. Мандельштам тоже гений. Почему они не сходились, как два берега реки? Один был гением смерти, другой — гением жизни. Что для Мандельштама было фальшью и предчувствием смерти эпохи, то для Дунаевского — радостью и светом. Разная природа слуха. И оптимизм у них был разный. Кто возьмёт на себя смелость утверждать, что Дунаевский плохой, потому что получил несколько Сталинских премий? Он был глух к фальши Сталина. Потом, ближе к собственной старости, он её почувствовал. Мандельштам почувствовал раньше и поплатился жизнью. Природа муз — разная, как рост травы под солнцем.

Поезд был в пути, когда машинист получил экстренное сообщение о переходе границ Советского Союза германскими войсками. Секретная телеграмма "пришпилила" жирный чёрный состав, с песнями ползущий по городам и весям державы, к маленькой станции Ясиноватая на переезде из Ростова-на-Дону к Донбассу.