Владимир Мелентьев - Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли

Разумеется, в биографии военного министра были не только удачи. Были и страницы, полные горечи и отчаяния. Одну из них хорошо знали его боевые друзья.

В январе 1807 года в очередной схватке с наполеоновскими войсками он успешно выдержал натиск группировки противника, чем обеспечил соединение главных сил Л. Беннигсена в борьбе за Прейсиш-Эйлау. Выполняя приказ главнокомандующего «во что бы то ни стало удерживать Эйлау», Барклай удерживал этот пункт, несмотря на четырехкратное превосходство врага. Дважды он вынужден был оставлять Эйлау и дважды овладевал им заново.

В конце боя, в одной из контратак, контуженный и тяжело раненный в правую руку генерал рухнул. Лежавшего без сознания в пылу сражения запросто могли растоптать в кавалерийской сече, он мог скончаться от потери крови, наконец, просто мог быть взят в плен.

Ангелом-хранителем Барклая оказался лихой гусар Изюмского полка Сергей Дудников. Взвалив на коня тело раненого генерала, под свист пуль и вой разлетающихся осколков от ядер он вывез его на перевязочный пункт. [11] За этот подвиг унтер-офицер С. Дудников был награжден знаком георгиевского креста.

Ранение оказалось настолько серьезным, а рука настолько изуродованной, что с армией Михаилу Богдановичу пришлось расстаться. С незаживающей кровоточащей и гниющей раной пребывал он в Мемеле. Ситуация для Барклая складывалась непростая. Дело в том, что хирург Мемеля настаивал на ампутации руки, а лечащий врач предлагал операцию с сохранением руки.

Время шло — и ни то ни другое не делалось. В начале апреля 1807 года проездом в Мемеле оказался Александр I, ехавший на встречу с прусским монархом Фридрихом III. Узнав о находившемся здесь в критическом положении генерале, он посылает к нему своего личного врача лейб-медика Джеймса Виллие. Виллие, сделав экстренную операцию (в квартире Барклая), вынул из раны 32 осколка костей! Михаил Богданович мужественно перенес эту операцию, не проронив ни единого звука. Анестезии тогда еще не было.

По возвращении государь сам навестил тяжело раненного генерала. Здесь и состоялось их первое знакомство. Беседа была долгой. Желая знать подробности военных действий в схватках с Наполеоном, царь остался доволен глубокими познаниями военного дела Барклаем, его великолепной военной эрудицией, серьезными размышлениями и выводами. Словом, впечатление от встречи осталось у монарха наиблагоприятнейшее, что сыграло решающую роль для всей последующей жизни генерала.

Поздравив Барклая с награждением очередным орденом Святого Владимира и пожелав скорейшего выздоровления, император уехал. [12] Любопытно, что, уезжая, Александр I поинтересовался, нужна ли генералу материальная помощь. Михаил Богданович решительно ответил, что он ни в чем не нуждается. На самом деле ему нечем было расплатиться за занимаемую им квартиру, и он с нетерпением ждал денежного перевода от двоюродного брата, бургомистра Риги. После отъезда царя жена пеняла мужу: «Почему не признался в своем бедственном положении?» Положение же Михаила Богдановича было действительно, мягко говоря, сложным. Лифляндский военный губернатор писал царю в этой связи: «По неимуществу своему Барклай де Толли даже детей своих воспитывать, как должен, не в состоянии». Очевидно, все это и послужило стимулом к выздоровлению и возвращению генерала в строй. Вскоре он уже пребывал в должности начальника дивизии и в звании генерал-лейтенанта.

В начавшейся в 1808 году войне со Швецией генерал-лейтенант Барклай де Толли успешно командует корпусом. Оценивая действия его, главнокомандующий Бугсгевден доносил царю: «От успешных действий Барклая де Толли зависело все».

Однако самостоятельность в действиях Барклая вызвала бурный гнев того же главнокомандующего, что привело к отстранению Барклая от командования и увольнению его от армии «по приключившейся болезни». Положение спас император. Разобравшись в сути дела, он одобрил действия «виновного», и Барклай «был на коне». А в марте 1809 года «выздоровевший» генерал-лейтенант Барклай де Толли (как уже говорилось) провел великолепную операцию по форсированию пролива Кваркен и достижению великолепной победы в очередной войне со Швецией.

12 марта 1810 года генералитет столичного гарнизона и чиновный люд военного министерства собраны были в конференц-зале военного ведомства. Всем, от высшего чина до челяди, надлежало быть «при параде». Коридоры, лестницы, кабинеты и прочие помещения приведены были в надлежащий вид. Паркетные полы натерты до блеска. Постовые у зданий и внутри них были похожи на оловянных солдатиков. Улицы, прилегавшие к министерству, что размещалось на Гороховой улице, тщательно подметены от снега. Ожидали приезда императора с представлением нового шефа военного ведомства. Для многих встреча с императором была первой в их жизни, поэтому готовились к ней трепетно.

Произошло же все довольно обыденно.

Из подъехавших поутру карет вышли: председатель Государственного совета Н. П. Румянцев, генерал от артиллерии А. А. Аракчеев и генерал от инфантерии М. Б. Барклай де Толли, который и имел честь быть представленным на пост военного министра сухопутных сил Российской империи.

К собравшимся в конференц-зале вышли три разительно непохожих друг на друга человека. Первый из них — Николай Петрович Румянцев, заимствовавший от фельдмаршала Румянцева-Задунайского высокую статную фигуру, второй — сутуловато-костлявый Аракчеев и за ним — высокий, худощавый Барклай де Толли. Председатель Государственного совета, зачитав официальные документы, сел на услужливо подставленный ему стул. Теперь перед собравшимися оставались два худощавых «полных генерала». [13] Генералы от инфантерии, от кавалерии и от артиллерии назывались обобщенно — полный генерал.

Военный экс-министр, обладатель узкого «с лошадиным овалом лица», больших мясистых ушей и такого же нависающего над большим ртом носа, упавшим голосом пытался показать, что он все еще «при власти». Призвав присутствующих столь же усердно служить государю, скромно уселся.

Теперь черед был за Барклаем. Перед собравшимися предстал моложавый, высокий, затянутый в узкий мундир генерал. Его изуродованная, не сгибающаяся в локте правая рука никак не могла принять «положение основной строевой стойки», находясь где-то посередине пояса. Пытаясь скрыть сию несообразность, он постоянно брал ее в левую руку, что делало его похожим то ли на проповедника, выступающего перед паствой, то ли на дипломата при вручении верительной грамоты.

Бледное, продолговатое лицо, обрамленное бакенбардами, отличалось серьезным спокойствием и задумчивым выражением, высокий лоб, умный твердый взгляд. Его манера держаться спокойно, независимо, прихрамывающая походка (как следствие ранения) внушали уважение. Говорил он медленно, ровным, негромким, но твердым голосом, взвешивая каждое слово. В речи его была слышна удивительная смесь английского, немецкого и прибалтийского акцентов. Коротко ознакомив присутствующих со своей биографией, новый министр выразил уверенность в успешном совместном служении на благо отечества.