Максим Ларсонс - В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты

Это было начало февраля 1919 г., день его отъезда приближался. Я в то время уже не был в Москве. Гуго Т. упаковал в свой маленький ручной чемодан все свои наличные деньги, а также оставшиеся еще ценные вещи и поехал на вокзал. Громадная толпа стремилась захватить места в отходящем поезде. Гуго Т. тщедушный, слабосильный, напрасно старался попасть в вагон. Мужики, добивавшиеся мест, были сильнее его. Каждый пускал без стеснения локти в ход и отталкивал другого в сторону. Совершенно непонятным для него образом Гуго Т. был втиснут в вагон, где он с ужасом обнаружил, что его чемодан был вырван у него из рук. Без денег он был потерянный человек. В полном отчаянии он протиснулся из вагона на платформу, и ему удалось спрыгнуть, прежде чем поезд пришел в движение. Он бежал совершенно обезумевший вдоль уходящего поезда и кричал, что у него украли чемодан. Все было напрасно, чемодан исчез.

Совершенно обессиленный, дотащился он пешком до своей квартиры, находившейся на другом конце города. В 9 ч. утра он вышел из дому, в 4 ч. после обеда, уже в сумерках, вернулся домой. Отправился в свою комнату. Хозяйка успела за это время все убрать и вынести кровать и стулья. У стены стоял только стол. Над столом торчал крюк, на котором висело прежде стенное зеркало. На полу в беспорядке валялось старое платье, разорванное белье, скомканная бумага и пара старых веревок, оставленных Гуго Т. Он схватил веревку, взобрался на стол, сделал петлю, укрепил веревку на крюке и надел петлю на шею. Затем оттолкнул стол прочь. Стол перевернулся.

К вечеру хозяйка, которая ушла после обеда, увидела к своему ужасу Гуго Т. лежащим на полу. Он был еще жив, но без сознания. Крюк не выдержал тяжести тела, и Гуго Т. упал на пол. Приведенный в сознание, он долгое время лежал в лихорадке. Добрые люди помогли ему и одолжили ему деньги на поездку. Он отправился к своему брату, который его поставил на ноги.

Теперь он живет у себя на родине, страшные воспоминания сгладились и он теперь совершенно здоровый человек.

В начале февраля 1919-го года я вместе с инженером Р. Л. был командирован комиссаром торговли Красиным в Финляндию. Р. Л. был абсолютно честным и достойным доверия человеком, до революции занимал высокий пост на русской государственной службе и обладал большими познаниями и техническим опытом. Р. Л. должен был по поручению Главбума (главного управления бумажной промышленности) заказать в Финляндии технические запасные части, которые в России не выделывались и без которых нельзя было ни пустить в ход бумажных фабрик, ни производить на них дальнейшей работы. Я должен был помогать Р. Л. при выполнении этого важного и очень спешного поручения. Бывший доверенный банка В. Т., который уже работал в Берлине в советском посольстве в качестве моего сотрудника в октябре 1918 г. и которому и Р. Л. очень доверял, должен был провожать нас в Финляндию по исполнению того же поручения. Вся поездка должна была продолжаться от 2 до 3 месяцев.

В то время я занимал видное место в ревизионной комиссии текстильного треста «Центротекстиль»; с большим трудом удалось мне испросить у означенной комиссии отпуск на несколько месяцев. И теперь предстояло со всей энергией преодолеть все трудности, стоявшие на пути и выполнить бесчисленные формальности, связанные с нашим отъездом из Москвы. Мы получили целый ряд мандатов от Народного Комиссариата Торговли, Высшего Совета Народного хозяйства, от Главного Управления бумажной промышленности и, наконец, 15 февр. 1919 г. выехали из Москвы в Петербург. Нас ехало четверо: инженер Р. Л., я, В. Т. и его жена. Никто не провожал нас, ибо мы не хотели возбуждать чьего-либо внимания.

В Петербурге нужно было хлопотать о разрешении на выезд из России и въезд в Финляндию. Трудности казались непреодолимыми, так как существовавшие в то время между Финляндией и Россией отношения можно было рассматривать по меньше мере как разрыв дипломатических сношений. На финско-русской границе, находящейся от Петербурга приблизительно в 40 минутах езды по железной дороге, каждый день происходили перестрелки между солдатами пограничной стражи. Во всяком случае, проехать в Финляндию легально с советским паспортом было невозможно.

Что было делать? Найти выход было очень трудно. В петербургском бюро комиссариата иностранных дел нам намекнули, что — так как мы едем по служебным делам — Наркоминдел нам будет визировать любой иностранный паспорт, снабженный нашей фотографией, который мы представим в канцелярию. Само собой разумеется, достать такой иностранный паспорт должны были мы сами. Наркоминдел в этом отношении помочь нам не может.

Это было достаточно ясно. Мы посоветовались друг с другом и хотели было отказаться от всей этой авантюристской и рискованной поездки. Но мы уже сидели между двумя стульями. Что же, Красин доверил нам весьма конфиденциальное и важное поручение, а теперь мы хотим отказаться от его выполнения из-за «чисто технических трудностей»! За это нас в Москве, наверное, по головке не погладили бы, а может быть даже устроили бы из этого ловушку! Ведь нетрудно же было бы объяснить наш отказ от поездки знаменитым «злостным саботажем».

Что ж нам оставалось делать? Так или иначе, но ехать было необходимо. С другой стороны, перспектива свободно дышать несколько месяцев вне условий московской жизни, возможность насытить свой голод и пожить в тепло натопленной комнате — вся жизнь заграницей манила к себе. Всего этого в то время обыкновенный обыватель, средний советский служащий был лишен. Мало того, что скудного советского жалованья едва хватало на покупку самых необходимых продуктов, советские служащие должны были еще бегать верстами в жестокую стужу из дома на службу, так как немногие извозчики были невероятно дороги и для них недоступны, а трамвайного сообщения почти не существовало. Зимой 1918/1919 г. советские служащие в Москве сидели в совершенно нетопленных конторах, в шубах или теплых пальто, в шарфах и галошах, и работали застывшими от холода пальцами.

От этого всего хотелось бежать. Для буржуазии существовало только одно положение: «Спасайся кто может». Видные партийные деятели, а также принадлежащие к партии советские служащие, занимавшие ответственные посты, и в Москве пользовались автомобилями, пролетками или санями, у них и в Москве были топленные квартиры и достаточное количество продуктов. Официальное жалованье было ничтожным даже у этих советских сановников, но это и не играло роли — главное был паек, который включал не только съестные припасы, но и карточки на обувь и одежду.

Мы колебались между различными соображениями, так как у каждого из нас была тяжелая забота не только о себе, но и о своей семье. Мы решили, наконец, последовать «тонкому намеку», который был нам дан Наркоминделом в Петербурге и достать иностранные паспорта, но выставленные на наши настоящие имена. Мы успокаивали себя тем, что мы фактически не совершали ничего предосудительного, противоречащего нашей совести, ибо мы действовали не по свободной своей воле, а под давлением непреодолимых обстоятельств. Жизнь все перевернула вверх дном, и даже мирный обыватель, не заинтересованный в политике, становился против своего желания авантюристом.