Вадим Старк - Наталья Гончарова

На другой день, 6 апреля, в Пасхальное воскресенье, Пушкин вновь делает предложение Наталье Николаевне. В прошлый раз он просил ее руки после Святой недели, теперь — в первый же день по окончании Великого поста, когда это позволялось по церковному канону. Сватом выступает всё тот же Ф. И. Толстой. На этот раз предложение было принято благосклонно. Как рассказывала В. А. Нащокина, Пушкин одолжил у ее мужа фрак, в котором отправился к Гончаровым. Суеверный Пушкин приписал удачу именно «счастливому» фраку, так что Нащокин подарил его другу. С тех пор в важных случаях Пушкин надевал «нащокинский» фрак. Вера Александровна вспоминала: «Насколько помню, в нем, кажется, и похоронили поэта».

В разгар сватовства журналы обсуждали только что вышедшую отдельной книжкой седьмую главу «Онегина», в которой Татьяну привезли на «ярманку невест» в Москву. Читатели покуда оставались в неведении относительно дальнейшей судьбы героини, судьба же автора романа была уже решена.

Пушкин, обыкновенно не баловавший родителей своими посланиями, написал им письмо: «Мои горячо любимые родители, обращаюсь к вам в минуту, которая определит мою судьбу на всю остальную жизнь. Я намерен жениться на молодой девушке, которую люблю уже год, — м-ль Натали Гончаровой. Я получил ее согласие, а также и согласие ее матери. Прошу вашего благословения, не как пустой формальности, но с внутренним убеждением, что это благословение необходимо для моего благополучия, — и да будет вторая половина моего существования более для вас утешительна, чем моя печальная молодость».

Ответ Сергея Львовича и Надежды Осиповны из Петербурга, которым они давали сыну свое благословение, помечен 16 апреля. «Тысячу, тысячу раз да будет вдохновен вчерашний день, дорогой Александр, когда мы получили от тебя письмо, — писал отец. — Оно преисполнило меня чувством радости и благодарности. Да, друг мой. Это самое подходящее выражение. Давно уже слезы, пролитые при его чтении, не приносили мне такой отрады. Да благословит небо тебя и твою милую подругу жизни, которая составит твое счастье. Я хотел бы написать ей, но покуда еще не решаюсь, из боязни, что не имею на это права». Ему вторит мать: «Твое письмо, дорогой Александр, преисполнило меня радости, да благословит тебя небо, мой добрый друг, да будут услышаны молитвы, которые я воссылаю к нему, моля о твоем счастье, сердце мое переполнено, я не могу выразить всего того, что чувствую. Мне хотелось бы заключить тебя в свои объятия, благословить, сказать тебе вслух, до какой степени жизнь моя связана с твоим благополучием. Будь уверен, что если всё закончится согласно твоим желаниям, м-ль Гончарова станет мне так же дорога, как вы все, мои родные дети».

До нас дошел черновик письма Пушкина к родителям, оборванный на самом щекотливом вопросе: «Состояние г-жи Гончаровой сильно расстроено и находится отчасти в зависимости от состояния ее свекра. Это является единственным препятствием моему счастью. У меня нет сил даже и помышлять от него отказаться. Мне гораздо легче надеяться на то, что вы придете мне на помощь. Заклинаю вас, напишите мне, что вы можете сделать для…»

Отец решил отдать сыну 200 последних незаложенных душ из нижегородского своего имения, о чем и сообщает ему в том же письме: «Ты знаешь положение моих дел. У меня тысяча душ — это правда, — но две трети моих имений заложены в Воспитательном доме. — Я даю Оленьке около 4000 р. в год. В именье, которое досталось на мою долю после покойного моего брата, находится около 200 душ, совершенно свободных, и я даю их тебе в твое полное и безраздельное владение. Они могут принести около 40 000 руб., а со временем, может быть, и больше».

В тот самый день, когда родители Пушкина в Петербурге пишут ему письмо, сам он обращается с письмом к графу А. X. Бенкендорфу: «…Я женюсь на м-ль Гончаровой, которую вы, вероятно, видели в Москве. Я получил ее согласие и согласие ее матери; два возражения были мне высказаны при этом: мое имущественное состояние и мое положение относительно правительства. Что касается состояния, то я мог ответить, что оно достаточно, благодаря Его Величеству, который дал мне возможность достойно жить своим трудом. Относительно же моего положения, я не мог скрыть, что оно ложно и сомнительно… Г-жа Гончарова боится отдать дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у государя… Счастье мое зависит от одного благосклонного слова того, к кому я и так уже питаю искреннюю и безграничную преданность и благодарность…»

На черновике письма — поколенный портрет Гончаровой, представленной сидящей в профиль влево.

Бенкендорф не замедлил с ответом:

«Милостивый государь.

Я имел счастье представить государю письмо от 16-го сего месяца, которое вам угодно было написать мне. Его Императорское Величество с благосклонным удовлетворением принял известие о предстоящей вашей женитьбе и при этом изволил выразить надежду, что вы хорошо испытали себя перед тем как предпринять этот шаг, и в своем сердце и характере нашли качества, необходимые для того, чтобы составить счастье женщины, особенно женщины столь достойной и привлекательной, как м-ль Гончарова.

Что же касается вашего личного положения, в которое вы поставлены правительством, я могу лишь повторить то, что говорил вам много раз; я нахожу, что оно всецело соответствует вашим интересам; в нем не может быть ничего ложного и сомнительного, если только вы сами не сделаете его таким. Его Императорское Величество в отеческом о вас, милостивый государь, попечении, соизволил поручить мне, генералу Бенкендорфу, — не шефу жандармов, а лицу, коего он удостаивает своим доверием, — наблюдать за вами и наставлять вас своими советами; никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь над вами надзор. Советы, которые я, как друг, изредка давал вам, могли пойти вам лишь на пользу, и я надеюсь, что с течением времени вы будете в этом все более и более убеждаться. Какая же тень падает на вас в этом отношении? Я уполномочиваю вас, милостивый государь, показать это письмо всем, кому вы найдете нужным.

Что же касается трагедии вашей о Годунове, то Его Императорское Величество разрешает вам напечатать ее за вашей личной ответственностью.

В заключение примите искреннейшие пожелания в смысле будущего вашего счастья и верьте моим лучшим к вам чувствам.

Преданный вам А. Бенкендорф

28 апреля 1830».

Приехавший с Кавказа брат Левушка не замедлил сочинить остроту:

Двадцать шестого апреля жених поздравлял дядюшку с именинами. Василий Львович между тем вторит племяннику Льву, повторяя и устно и письменно его бонмотку: «Он околдован, очарован и огончарован». Дядюшка казался счастливым более всех, хотя еще не видел Натальи Николаевны: «Невеста его, сказывают, мила и прекрасна. Эта свадьба меня радует и должна утешить брата моего и невестку…»