Мария Згурская - Николай Амосов

Н. М. Амосов предлагал не очень надеяться на медицину. «Она неплохо лечит многие болезни, но не может сделать человека здоровым. Пока она даже не может научить человека, как стать здоровым. Чтобы быть здоровым, нужны собственные усилия, постоянные и значительные. Заменить их нельзя ничем. Человек столь совершенен, что вернуть здоровье может почти всегда…» Амосов никогда не приглаживал действительность, был очень строг себе, к людям, твердо считал, что только человек сам может сберечь свое здоровье, сохранить его до глубокой старости.

С 1979 года Амосов регулярно вел дневник, самое интересное из него вошло в «Книгу о счастье и несчастьях». Она издавалась несколько раз и тоже пользовалась огромной популярностью.

К 1982 году дела в клинике шли успешно, проводились плановые операции, но были и проблемы. Амосов признавал, что хотел переломить судьбу. Он оперировал по восемь раз в неделю, только самые сложные случаи, но результаты деятельности, однако, не радовали, настроение было плохое. Сейчас бы его назвали перфекционистом, и это, наверное, правда, он всегда стремился к совершенству в профессии, стремился превзойти самого себя – новаторские операции, безнадежные больные, самые сложные случаи. Но при этом существует и высокий процент поражений. Амосов признавался самому себе: «Хирургия загоняла в угол. Внезапные остановки сердца в реанимации. Не просыпаются – „наш синдром“. Заклинило клапан, чуть не умер. Нагноение раны – сепсис. Кровотечения. Полный набор осложнений. Чуда не произошло. Больные умирали. Исстрадался донельзя. Достала хирургия. Убивает наповал».

Хотя на прошедшем весной 1982 года в Москве Всемирном конгрессе кардиологов и кардиохирургов в докладах была представлена статистика такая же, как и в клинике Амосова, и даже хуже, но Николаю Михайловичу этого было недостаточно.

В последнюю пятницу июля он объявил, что уходит в отпуск на все лето: «Про себя решил, ухожу совсем! Но сказать побоялся, вдруг не выдержу? Да-да, так и решил. Дела есть – кибернетика, модели разума, психики, общества. Дневник обработаю для печати, выговорюсь. Искать точки опоры за пределами хирургии».

Лето 1982 года было тремя месяцами ожидания, Амосов словно прислушивался к себе – как оно без хирургии: «самые счастливые дни? Нет, душа еще не отболела, комплексы присутствовали. Но самые спокойные – точно. Был при деле. Рано утром бегали с Чари по лесу, далеко, привольно. Думал не о больных, а высоких материях – разум, человек, общество. Делал гимнастику, обливался водой».

Он занимался своей системой здоровья, много времени отводил на кибернетику, размышления над моделями общества. На них ушло все лето.

Моделирование – это, считал Амосов, содержание всей его кибернетики. Существуют модели клетки, организма, разума, общества. Амосов писал так: «Вот научное определение модели – это структуры с упрощением и искажением, отражающие оригинал, его структуру и функции. Для моделей используются разные „коды-средства“ – рисунки, чертежи, тексты, уравнения, цифры. Модели создаются разумами, они считываются сигналами и понятны только другим разумам, которые способны читать сигналы и складывать по ним собственные модели. То есть только „грамотным“.

Важное качество моделей – обобщенность. Это степень упрощения (схематизации) оригинала объекта моделирования. Пример разной обобщенности – изображение лица от цветной фотографии до рисунка трехлетнего ребенка.

Модели нужны нам для управления объектами. Простые воздействия – простые модели. Тонкое управление, например лечение болезни, требует сложных моделей. Их еще нет в медицине, поэтому пользуются обобщенными моделями – схемами разной сложности. „Рисовать кубики“, моделировать простые вещи просто. Моделировать клетку или общество чрезвычайно трудно. Можно нарисовать простенькую схему человека, но пользы от нее мало. Сделать „полную“ модель невозможно. Нужны компромиссы – модели еще доступные для выполнения и уже полезные для управления, хотя бы в ограниченных пределах. Летом 1982 года я сделал эвристическую модель общества и сравнил на ней социализм и капитализм, в их „чистом“ виде. В последующем, уже в 90-х годах, я имел возможность подтвердить качественную модель статистиками».

Амосов заходил и в клинику, но оперировать ему не хотелось. Он тогда уже считал, что поставил крест на себе как на оперирующем хирурге, подходил к границе нового этапа – впереди наука для удовольствия, книги и созерцание.

При этом он увлеченно занимался делами отдела биологической кибернетики, проводил интересные семинары. Правда, социологические модели Амосова, к сожалению, в отделе не привились, но над искусственным интеллектом там интенсивно работали.

В начале осени Амосов по научным делам должен был ехать в Москву, и в поезде он оказался вместе с академиком Патоном. Последний решительно не одобрил намерений Николая Михайловича нацелиться полностью на кибернетику и высказался достаточно резко: «да вы с ума сошли! Разве можно бросать операции! Что вам даст кибернетика? Там больше слов, чем дела».

Наверное, это и стало последним толчком для Амосова, в душе он очень тосковал по хирургии – делу своей жизни: «Вижу, некуда Амосову податься. Модели общества никому не нужны. Искусственный интеллект (ИИ) такой, что я хочу, – в сфере мечтаний. Мои помощники норовят приземлить идею, нацелились на роботы, на распознавание образов. Так и пришел обратно, в клинику».

Коллеги восприняли возвращение Николая Михайловича с энтузиазмом: «Как это, клиника Амосова – без Амосова». Больные со всего Союза приезжали на операции «к Амосову». Пришлось пойти на компромисс: сначала один операционный день, одна операция, не вникать и заниматься руководством клиникой, только приглядывать и советовать. Но такой темп работы Амосова удовлетворить не мог. Он стал делать по две, потом по три операции. На операционной технике перерыв не сказался. Правда, летнего покоя как не бывало, все постепенно вернулось к прежней жизни.

Летом 1983 года произошло знаковое событие: клиника Амосова превратилась в самостоятельный Институт сердечно-сосудистой хирургии, отделившись от Тубинститута. Для этого, правда, Амосову пришлось пойти в ЦК партии Украины, к В. В. Щербицкому, по его же настоянию академика Амосова назначили директором института.

При всей нелюбви Амосова к официозу директорствовать ему не хотелось, много хозяйственной работы шло бы в ущерб хирургии, но дело было важнее и отказаться он не смог. Организация института прошла легко. Институт сразу заработал хорошо, число операций возросло. Была поставлена задача: 4000 операций в год, 2000 – с АИК. К этому же времени, в декабре, подоспел и юбилей хирурга – 70 лет. Была научная конференция, приехало много гостей, старые друзья.