Николай Никитин - Освоение Сибири в XVII веке

Так полагать могут лишь люди, имеющие весьма смутное понятие о природе и общей обстановке в Сибири XVII в. Возразить им лучше всего словами зарубежных же ученых. Английский исследователь Дж. Бейкер писал: «Продвижение русских через Сибирь в течение XVII в. шло с ошеломляющей быстротой. Успех русских отчасти объясняется наличием таких удобных путей сообщения, какими являются речные системы Северной Азии, хотя преувеличивать значение этого фактора не следует, и если даже принять в расчет все природные преимущества для продвижения, то все же на долю этого безвестного воинства достанется такой подвиг, который навсегда останется памятником его мужеству и предприимчивости и равного которому не свершил никакой другой европейский народ». Японский историк Синтаро Накамуро также отмечал, что «нельзя не удивляться героическим действиям этих людей, проходивших в те далекие времена совершенно неизведанные земли и тайгу, преодолевавших студеные реки и моря….»

Рассмотрим все же подробнее, каковы были условия продвижения русских «встречь солнца».

Уже переход через Урал был сопряжен с огромными трудностями. Приходилось преодолевать безлюдные лесные пространства, каменистые перевалы, «тесные» и бурные реки, одни из которых постоянно грозили разбить суда, а другие из-за своей маловодности вынуждали проталкивать их вперед, сооружая ниже по течению временные плотины (обычно из парусов), как это, по преданию, делал еще Ермак. На сухопутной же Верхотурской дороге предстояло преодолевать «грязи и болота непроходимые», лесные завалы, трудный перевал через «Камень», на котором «снеги… падут рано». А зимой путников там и позже подстерегала вполне реальная опасность быть растерзанными волками или заживо погребенными под снегом во время пурги.

В самой Сибири большую сложность передвижению создавали волоки — те самые, наличие которых, по мнению некоторых, и делало сибирские пути удобными. Вот условия перехода по одному из волоков — Маковскому. Для его преодоления требовалось всего 2–3 дня, но это был путь «через грязи великие», «через болота и речки», «а в иных местах, — сообщал очевидец, — есть на волоку и горы, а леса везде темные». Для переброски грузов там, кроме людей, могли использовать лишь вьючных лошадей или собак, «а телегами через тот волок ходу за грязьми и болоты никогда не бывает».

Не легче был переход на Енисей и по северному, Турухан-скому волоку. Здесь на разных участках пути не могли проходить суда одной величины. Из крупных морских и речных судов грузы переносили в простые лодки, на них двигались по озерам и протокам к самому волоку, по нему грузы переносили уже «на себе» или «волокли» на тележках, затем снова передвигались в лодках через систему озер, торопясь пройти их до летнего спада воды, а если не успевали, то вынуждены были поднимать уровень воды в протоках с помощью парусных и земляных «запруд».

К востоку от Енисея волоков, как правило, уже не было. Вернее, они представляли собой горные перевалы. Переправить через них лодки и струги чаще всего не удавалось, всю кладь приходилось переносить «на себе», а суда строить заново. Такие сухопутные «вставки» в речные маршруты были довольно значительными, а к трудностям их преодоления добавлялась еще и сложность плаваний по самим р^кам, часто очень порожистым. С «великим трудом и большою нужою» было сопряжено, например, передвижение по Верхней Тунгуске (Ангаре). «Судовой ход» там был «тяжек и нужен, река Тунгуска быстрая, и пороги великие». Из-за них суда приходилось разгружать и переносить весь груз «на себе», либо сплавлять на небольших лодках, а пустые суда тянуть «канатами, человек по 70 и больше» по «небольшим проезжим местам, где камней нет». На Илиме плавание опять затрудняли многочисленные пороги, через которые «взводили суда» таким же образом, а грузы «обносили на себе».

Труден был переход и через Ленский волок, особенно по речкам Муке, Купе и Куте. Как сообщали очевидцы, летом по этому пути можно было идти лишь на небольших плотах, «а в малых… судах и в стружках отнюдь… не мочно, потому что… реки каменые и малые, ходят по них судами только в одну вешнюю пору, как половодье бывает…» Но и плоты приходилось делать небольшими, на 20 пудов груза. Тем не менее они то и дело садились на мель, что прибавляло измученным людям работы: «…И везде, бродя, с камени те плотишка сымают сте-гами (шестами. — Я. Я.), а те де речки, идучи, перед собою прудят парусы».

Сильно осложняло плавание по сибирским рекам раннее их замерзание и позднее освобождение ото льда. Землепроходцы поэтому часто вынуждены были зимовать в пустынных, непригодных для жилья местах. Передвижение же по сухопутным северным маршрутам, проложенным отрядами служилых и промышленных людей на «захребетные заморские реки», было связано с трудностями другого рода. Там приходилось ехать не на санях или телегах, а лишь верхом, причем по совершенно безлюдным, диким и гористым местам. Верховые и вьючные лошади в пути нередко погибали, «а иных… сами с голоду съедаем», сообщали служилые люди, прибавляя, что в дороге «голод великий терпят, едят сосновую кору и траву, и корень, и всякую едь скверную».

Однако самые тяжкие испытания выпадали на долю тех, кто избирал морские пути. Особенностью омывающих Сибирь океанов является прежде всего негостеприимность берегов, а сильные ветры, частые туманы и тяжелый ледовый режим создают для плаваний на редкость трудные условия. Крайне опасным был, например, «мангазейский ход» — плавание по бурному «Мангазейскому морю» (Обской губе). «Путь нужен и прискорбен и страшен от ветров» — так отзывались о нем. Редкий год обходился здесь без «разбою» (кораблекрушений), когда не успевшие укрыться от непогоды в устьях рек суда выбрасывало на берег, а находившиеся в них грузы топило или «разметывало» на расстояние в несколько верст. Многие из выброшенных «душою да телом» мореплавателей погибали в пустынной тундре от голода и стужи. Случалось, что в течение нескольких лет из-за подобных катастроф ни один коч не мог добраться до Мангазеи.

Свирепые бури часто разбивали суда и при плавании вдоль восточносибирского побережья (вспомним поход Алексеева — Дежнева). Подолгу задерживали полярных мореходов и «прижимные ветры», вынуждая идти «бечевою и греблею, мучая живот свой». Однако главную опасность в этих плаваниях представляли льды. До нас дошли рассказы мореходов о том, как «льды ходят и кочи ломают», как «затирает теми льды заторы большие». Иной раз лишь «с великой нужою» удавалось провести коч «промеж льды»: через них мореходы «выбивались и просекались», плыли, выбирая свободные или покрытые тонким льдом места, двигались «по заледью возле земли… по протокам». Лед «испротирал» защищавшие корпус судна' «нашивки» и «прутье», суда замерзали в открытом море, подолгу оставаясь «в заносе» вдали от берегов «без дров, и без харчу», и без воды. В таких случаях, бросив кочи, «волочились» пешком на берег, «перепихиваясь с льдины на льдину», при этом далеко не всегда удавалось захватить с собой из кочей «запасы». «Морем идучи, оцынжали, волочь не в мочь», — так, случалось, объясняли полярные мореходы гибель своего груза. Кроме того, и во время благополучных плаваний они часто страдали от недостатка свежей воды и продовольствия, от цинги, случавшейся, по их мнению, «от морского духу и дальнего нужного пути».