Дмитрий Минчёнок - Мадемуазель Ленорман

А однажды, когда отец припрятал деньги так хорошо, что и сам их не смог найти (он постоянно менял свои тайники, опасаясь воров), она указала место за спинкой кровати, в потайном углублении. И надо же — именно там и лежал мешочек, туго набитый звенящим золотом.

Все эти странные свойства, которым девочка пока не знала объяснения, не слишком пугали ее. Она как будто даже не обращала на них внимания. Но родители — другое дело. Случалось, Мария Анна бездумно вспоминала имя того или иного соседа, и (о чудо!) через час или полтора он стучался в их дверь. И это были не единичные случаи.

Попытки слуг, нянюшек, кухарок и даже соседей, наблюдавших за жизнью семейства Ленорман, сообща найти объяснения странным талантам некрасивой дочери Ленормана к успеху не приводили. А если и приводили, то только в тупик, в который за собой они заводили местного кюре, нечаянно обратившись к нему за советом.

Как только девочка получила разрешение на первое причастие, прошла через таинство конфирмации, как через некий охранительный барьер, и стала с точки зрения того общества, в котором жила, достаточно самостоятельной, отец, ни секунды не колеблясь, отдал ее на воспитание в монастырь бенедиктинцев.

Вся жизнь — это медленное арифметическое вычитание, которое жизнь производит сама над собой, и случай с Марией Анной Ленорман не был исключением.

Ветер трется о ее щеку. Дорога в монастырь — это самый совершенный на свете минус — вычитание из ее жизни счастья, свободы, отцовской любви и ласки. Теперь она будет лишена всего этого.

Высоко в небе стриж, наверняка стриж, чертит кривые фигуры из учебника по вселенской геометрии. Это не птица — это всего лишь мелок в руках Бога, которому хотелось позабавить землян видами космических пейзажей. По крайней мере, так кажется Марии Анне.

Первые дни в монастыре похожи на сон. Она ничего не замечает из того, что происходит с ней. Помнит только дорогу в монастырь. Прикосновение мили к миле, одного лье к другому, утомительную алгебру. Она вспоминает мальчика, который показал ей, как можно ловить голубей. В монастыре голубей нет. Точнее, они есть над крышами монастыря. А на землю никогда не спускаются — это приказ матери настоятельницы.

Девочка стала личным врагом матери настоятельницы. С первого взгляда, который бросила на нее та, нет, со звука шороха ее сильно накрахмаленного монашеского платья, трущегося о холодный каменный пол, девочка поняла, что монахиня может ее убить. Ее жизнь стоила ровно столько, сколько ее послушание и прилежание.

И тогда Мария Анна покорно прильнула губами к руке настоятельницы, всем своим существом выражая полную преданность и готовность следовать куда бы то ни было.

И еще одно обстоятельство смутило девочку. Мать настоятельница была красива той холодной красотой, которая специально дана иным женщинам, чтобы подчеркнуть их полную бесполезность на земле. Настоятельница обладала именно таким даром. Ее красота была холодна и бесчувственна, как глыбы льда на Северном полюсе.

Марию Анну окружал скрип тяжелых металлических дверей церкви; похрустывание сена в жестком и страшном матраце, который ей бросили на узкую деревянную кровать в спальне, где спали еще сорок девочек; наплывающий звук колокола, который будил их к заутрене, потом звал к завтраку, приглашал на занятия, к обедне, к ранней вечере, в класс для приготовления домашних заданий, потом — к поздней вечере, и снова — уже ко сну.

Еще один звук, похожий на журчание серебряного ручья в жаркий час, охранял ее и вел через все преграды: мимо спальни сестры кастелянши, которая одна из немногих по-доброму относилась к девочке, мимо столовой, где иногда Мария Анна получала вкусные кусочки пирога, мимо двери — к воротам монастыря, за которыми скрывалась настоящая жизнь.

Но девочка знала, что ей туда еще рано.

Изо дня в день она хранила в себе ту огромную энергию, что начала в ней пробуждаться, энергию своего тайного слуха и зрения, применяя ее лишь для того, чтобы, подобно кокону экзотической бабочки, пережить предстоящий зимний период.

Чтобы обмануть настоятельницу, Мария Анна стала образцом для подражания, непритязательности и зубрежки. Но ее все равно наказывали. Иногда девочку запирали в холодный карцер, в котором вместо матраса приходилось довольствоваться холодным каменным полом. Мария Анна часами стояла на горохе в углу и читала «Отче наш», повторяла три символа веры. Она вызубрила наизусть Старый и Новый Заветы, потому что это тоже было наказанием.

Как ни удивительно, именно учеба в монастыре обогатила ее знаниями и, кто знает, не будь этой строгой муштры, может быть, в ней до конца так бы и не выкристаллизовался тот странный дар, который позволил ей заглядывать в будущее.

Более того (и совершенно неожиданно для нее), учеба в монастыре имела и положительные стороны, приятные ей. Она очень полюби-да арифметику. Более других ее занимали таинственные операции над числами и удивительные метаморфозы, происходящие с простыми числами при их сложении. Она слышала шипение, исходящее от тучных телец чисел при соединении их друг с другом. Совершенно иные звуки она слышала, когда числа вычитались одно из другого.

Это были проявления совершенно особого мира, недоступного окружающим. И если бы ей было дано право вмешиваться в таинство взаимодействия чисел, если бы ей были даны те же возможности, что и мужчинам, то, возможно, она стала бы великим математиком. Девочка часами могла постигать тонкости арифметического сложения и вскоре превзошла познания своих педагогов.

Она открыла для себя монастырскую библиотеку, полную старинных книг и фолиантов, которые при каждом взгляде на них издавали странный, таинственный звук, похожий на звук разрываемого на две части куска кожи. Целыми днями Мария Анна пропадала в библиотеке, куда остальных девочек было не затащить, рассматривая старинные, украшенные непонятными буквицами и рисунками рукописи. Этим она выгодно отличалась не только от других воспитанниц, но даже и от монахинь, не переносивших запах книжной пыли мертвых рукописей.

Ее приставили к матери библиотекарше и разрешили проводить в книгохранилище столько времени, сколько ей вздумается. Больше всего ее интересовали древние рукописи книгохранилища. Она освоила язык Вергилия.

В древних трактатах объяснялась символика цифр. Она узнала много таинственного и необычного. О том, что ноль — это царь потустороннего мира. И что цифра «пять» означает эротическое начало, а цифра «шесть» — зарождение чувства. «Двенадцать» есть цифровое выражение вселенной, а «восемь» означает самое гармоничное распределение.

Единица — символ абсолютной законченности. Такое состояние вещей редко возникает, но когда это случается, оно напоминает райское состояние, которое предшествует разделению на добро и зло, то есть предшествует дуализму. Единичная система исчисления выражает простоту и ясность мироустройства. Единица — это символ Адама, первого человека на Земле и также символ Христа.