Роман Белоусов - Франсуа Антон Месмер

Как-то вечером выйдя из своего дворца, ему представилась странная процессия. Она двигалась совершенно бесшумно и казалась призрачной. Скорбный кортеж проплыл мимо застывшего дона Мигеля. Вдруг он услышал собственный голос:

— Какого святого вы чествуете?

В ответ прозвучало:

— Мы несем, чтобы предать земле, тело дона Мигеля де Маньяры.

Дон Мигель было расхохотался, но смех застрял у него в горле. Он заметил гроб, покрытый черным бархатом, который несли четыре монаха. У дона Мигеля хватило мужества проследовать за процессией и присутствовать до конца церемонии…

Наутро его нашли в глубоком обмороке, без чувств в церкви святого Исидора. Он пояснил, что осмелился поднять бархат, покрывавший тело, и увидел, что у мертвеца его лицо!

На следующее утро он встретил на улице женщину, которая фигурой удивительно напоминала донью Херониму, и бросился за ней. Женщина, которая и походкой походила на покойницу, пошла быстрее. Чтобы сбежать от назойливого преследователя, она скрылась в церкви. Дон Мигель вошел туда же и приблизился. Вдруг незнакомка обернулась, и он под плащом увидел ухмыляющийся скелет…

Эти кошмары продолжались до тех пор, пока дон Мигель не усмотрел в них божественный знак. Он должен завоевать себе вечное блаженство, чтобы соединиться с Херонимой.

Тогда он покинул свой дворец, отказался от богатства и стал скромным братом милосердия, единственная задача которого — утешать приговоренных к смерти.

Севилья, помнившая еще о великом Дон Жуане, соблазнителе Тысячи и трех жертв, теперь сбегалась поглазеть, как новоявленный брат милосердия вынимает из петли тела повешенных. Потом он просил милостыню, чтобы заплатить за заупокойную мессу и погребение, и толкал тачку с телом повешенного. Не раз на глазах у хорошеньких севильянок он терял сознание от усталости или падал в обморок от отвращения, но поднимался вновь и брел как во сне по своей скорбной дороге. Иногда его лицо освещала слабая улыбка: быть может, в конце пути его ожидает Херонима.

А по воскресеньям бывшего Дон Жуана можно было видеть перед собором. В отрепьях, с чашей для подаяний в руках, он просил милостыню. Девушки, не решаясь поднять глаза на этого странного нищего, дрожащей рукой подавали ему свою лепту.

Скоро при виде столь смиренной гордыни, самоуничижения и самозабвения монахи, движимые восхищением, избрали брата милосердия главой своей общины. Он был самым деятельным братом в общине. Его творения милосердия существуют и поныне — госпиталь, приют Каридад, убежище для пилигримов и учрежденная им Конгрегация грешных братьев. Скончался дон Мигель после ужасной агонии в 1679 году. На его могиле эпитафия гласила: «Здесь покоится худший из приходивших в мир». Несмотря на предсмертные страдания, он улыбался: наконец-то вновь увидит свою Херониму.

— А недавно, — закончил свой рассказ да Понте, — в 1778 году, Конгрегация ритуалов в Ватикане и лично папа Пий VI своей буллой канонизировали Дон Жуана Севильского. Отныне он носит титул преподобного. Это первый шаг по дороге к лику Блаженных [1] Двести лет спустя, в 1985 году, папа Иоанн Павел II причислил «раскаявшегося грешника» дона Мигеля де Маньяру к лику Блаженных. .

— Однако, — продолжал да Понте, — я в конце концов решил использовать в качестве основы моего либретто традиционный сюжет о севильском соблазнителе. Я напишу его в стиле «веселой драмы», то есть трагикомедии. Моцарт, когда я рассказал ему о своем замысле, одобрил его.

В опере образ Дон Жуана будет представлен отважным и обаятельным. Это искатель приключений и одновременно жаждущий чувственных наслаждений.

Убив на поединке старого командора — отца донны Анны, которую пытался соблазнить, Дон Жуан глумится над могилой покойного, бахвалится своими любовными похождениями перед его статуей и приглашает ее к себе в замок на ужин. Близится час возмездия. Внезапно раздаются тяжелые шаги статуи командора. Минуты Дон Жуана сочтены, но он без страха вдет навстречу гибели. На требование командора покаяться он гордо отвечает: «Нет». Слышатся страшные удары грома, сверкает молния. Командор увлекает Дон Жуана в бездну. Заслуженная кара настигает грешника.

Премьера назначена на октябрь 1787 года, — уточнил да Понте, — и Моцарту предстоит много потрудиться, чтобы успеть к сроку. Приглашаю вас на первый спектакль, который состоится в Праге.

Месмер поблагодарил и обещал, если позволят обстоятельства, непременно прибыть на премьеру, тем более что представится случай повидаться с Моцартом.

Приближался 1789 год — год великих потрясений и страшных бедствий. В Париже началась революция. Толпы народа, словно зачарованные массовым гипнозом, более неистовым, как скажет Стефан Цвейг, чем конвульсии возле «ушата» Месмера, потрясали страну. Было не до лекаря с его магическим флюидом и чудесными исцелениями. На смену его магнетическим сеансам приходит новое всеисцеляющее средство — железный нож гильотины. «Национальная бритва» в одну минуту «излечивает» тысячи несчастных. Настает время террора и массовых убийств.

Клиника опустела, «ушат» забыт, а заработанные деньги превратились в дым. Правда, самого его пока что не тронули. Но не ровен час, и за ним придут. Ведь он, что ни говори, иностранец, из враждебной Вены.

Некоторые немцы и австрийцы, проживавшие в Париже, уже поплатились своей свободой, например, барон Тренк. Его арестовали не то как немецкого, не то как австрийского шпиона. Самое смешное и горькое в том, что этот несчастный барон уже сорок лет провел в немецких и австрийских тюрьмах за то, что посмел влюбиться в сестру прусского короля. И вот, обретя наконец свободу, он вновь угодил в тюрьму Сен-Лазар — теперь уже в качестве подозреваемого в шпионаже (через пару лет он будет гильотинирован).

В этот момент из Вены пришла скорбная весть — там скончался Вольфганг Моцарт. Месмер прочитал об этом в начале декабря 1791 года в «Берлинском музыкальном еженедельнике». В корреспонденции из Вены говорилось о кончине известного музыканта, капельмейстера императорского двора Вольфганга Амадея Моцарта.

Траурное извещение было напечатано в уголке страницы мелким шрифтом. Текст далее гласил: «Моцарта больше нет. С тех пор как вернулся из Праги, он все время хворал. У него находили водянку, а после смерти его тело раздулось; полагают даже, что он был отравлен».

Газета, первая запустившая версию об отравлении, никакими доказательствами, разумеется, не располагала. Ее редактор собирал по городу различные толки, прислушивался к сплетням о странной смерти сравнительно молодого человека. В результате, решив, что дыма без огня не бывает, он и высказал предположение об отравлении. Его подхватили другие издания.