Валентин Бадрак - 7 злых гениев, шокировавших мир

Смерть матери поразила и привела Адольфа в состояние растерянности, но не изменила его мрачных наклонностей и устремлений. Если отец был всегда слишком поглощен собой и гораздо больше заботился о внешнем восприятии своего облика окружающими, нежели о проявлении реальных чувств, то мать напитала его силой своей любви, которая и поддерживала на плаву этого с виду чудаковатого молодого человека. Сиротство, надо полагать, усилило его разрыв с окружающим миром. Но с сиротством он получил и некоторые ресурсы, позволяющие парить определенное время в невесомости. Несмотря на полный провал двух поступлений в художественную школу в Вене, он, величая себя то художником, то писателем, то начинающим архитектором, слонялся по австрийской столице, со странной бессистемной старательностью изучая архитектуру, беспрестанно посещая театры и музеи, бездельничая и все больше погружаясь в мир своих восхитительных фантазий. В них он неизменно был героем, преображающим мир, а тем временем пропасть между реальностью и миром его ощущений все возрастала, и Адольф в глубине души осознавал это, потому что абсолютно исчез из поля зрения родственников.

Отказавшись от понятных среднему человеку ориентиров, на которые указывал ему отец, и не найдя новых, Гитлер испытывал смутный стыд, все еще веря в свою исключительность и величие. Со временем, когда иссякло небольшое наследство, Гитлер все больше стал ощущать двойное давление. Снизу его уже поджимал страх скатиться в бездну нищенского существования, а сверху тяжелым прессом давило желание проявить себя, доказать свою состоятельность и получить признание. Он жил в вопиющей дисгармонии, которая наполняла его душу озлобленностью и ненавистью. Оценивая период становления Гитлера, Эрих Фромм дает панорамную картинку деформации личности будущего предводителя нацистов. «В своей жизни Гитлер как бы поднимался по ступенькам неудач: нерадивый учащийся, исключенный из средней школы, провалившийся на экзаменах абитуриент, изгой, отлученный от своего класса, неудавшийся художник – каждое поражение все глубже ранило его нарциссизм, все больше его унижало. И с каждой неудачей он все дальше уходил в мир фантазии. В нем нарастала ненависть, крепло желание мстить, развивалась некрофилия, уходившая корнями, по-видимому, еще в детские инцестуальные наклонности».

В значительной степени на формирование характера будущего диктатора повлияло противоречивое отношение к отцу и скрытый конфликт с ним. С одной стороны, он глубоко внутри признавал достижения своего родителя, дослужившегося до должности старшего таможенного чиновника, с другой – жаждал для себя больших масштабов деятельности. Есть еще один важный нюанс в тайном соперничестве Гитлера со своим отцом. В самом начале пути взрослеющий Адольф, взирающий на себя как на будущего великого человека, с явным пренебрежением относился к достижениям предка, которые могли быть оценены лишь на бытовом, или обывательском, уровне. Любая чиновничья карьера имела свой потолок и потому отвергалась самонадеянным юношей; ему нужно было нечто, дающее право находиться в стороне и выше той мелкой буржуазии, которую он презирал и которая не принимала его, отвергая за неприспособленность и непрактичность.

На «венский период» жизни Гитлера приходится пик его фрустрации. Когда иссякло родительское наследство и он уже не мог пребывать в состоянии невесомого дремотного парения над пространством и временем, а падение на дно общества, в беспросветную нищету и тьму с каждым днем стало неотвратимо приближаться, он был вынужден начать действовать. Положение стало угрожающим для самооценки и целостности личности, поэтому с этого момента размытые дилетантские размышления и мечтания о перестройке Вены, сооружении гигантских мостов и создании выдающихся художественных произведений отошли на второй план, освободив место более четким планам в направлении сохранения своего социального статуса. Когда обнищавший и обтрепавшийся Гитлер неожиданно обнаружил себя в ночлежке и, наконец, осознал, что период изысканного мотовства с вальяжным посещением опер отошел в прошлое, ошалевший, он с головой окунулся в ремесленничество. Теперь Гитлер на время позабыл барские привычки и трость из слоновой кости; его в это время занимали дешевые картинки, которые малевались для единственной цели – прожить и обеспечить свое физическое выживание. Как справедливо подчеркивает Фест, «социальное неуважение было для Гитлера намного тягостнее, нежели социальная нищета, и если он и впадал в отчаяние, то страдал не из-за отсутствия порядка в этом мире, а из-за недостаточной роли, которая выпала на его долю». За непризнанность и отвержение Гитлер все больше ненавидел окружающих и весь мир, но именно эта ненависть заставляла молодого нигилиста искать нечто, что могло бы лечь в основу его идеи.

В то же время не стоит недооценивать действий Гитлера в тяжелый «венский период», длившийся три с половиной года и ставший чередой угнетающих падений. Уже в это время молодой Гитлер размышлял не только над своими полубредовыми планами перестройки городов, направленными на возвеличивание собственного имени. Он, хотя и бессистемно, но довольно настойчиво искал нишу для себя, ежедневно перелистывая газеты и отдавая предпочтение радикальным воззрениям некоторых современников. Он соприкоснулся с Вагнером, Ницше, Шопенгауэром, Дарвиным, Лебоном, но не для изучения, а для поиска необходимых для создаваемой им новой теории аргументов. Это то, что Фромм назвал «учебой по цитатам», он занимался натаскиванием самого себя для тщательной маскировки невежества. Гитлер пристально наблюдал за колебаниями общественного мнения, его более всего интересовали устремления масс, и угнетаемый собственной никчемностью молодой человек с восторгом принимал для своей будущей идеологии некоторые понятия типа расовой непримиримости и ненависти к евреям. Пожалуй, главным в «венском периоде» скитаний оказалось то, что он уловил подспудное деструктивное начало в людских массах, а также понял, что эту темную сторону человеческого естества легче всего пробудить именно в массах, которые в своем коллективном стремлении к разрушению существующих табу способны легко преодолеть любые каноны нормальности. Он, и возможно, небезосновательно, полагал, что тот зверь, который сидит в нем и изнутри подталкивает его показать миру злобный оскал, также присутствует и в душах многих других, особенно у неудовлетворенных, примитивно тщеславных и лишенных идей людей. Не исключено, что таких большинство, и освобождение обывателя от рамок дозволенного возможно лишь в толпе, где теряется чувство ответственности и размывается страх перед наказанием за преступления. Вот что ему нужно – возглавить оголтелые толпы, как и он, жаждущие признания и возвышения. Ведь сам он не страшится ответственности, он – воитель и вождь. Он почувствовал в себе готовность навязать миру новую систему ценностей, основанную на безжалостном насилии и истреблении слабых.