Валентин Бадрак - Стратегии гениальных женщин

Хотя сама Блаватская за несколько лет до смерти отмечала, что первые визуальные посещения ее великими Учителями пришлись на двадцатилетний возраст, то есть уже через два года после бегства от семьи, создание контуров собственной великой идеи завершилось лишь через два десятилетия непрерывных поисков. Это была неутомимая работа, и весьма сложно уловить, где заканчивалась мотивация выживаемости и начиналась мотивация самореализации. В течение всей ее сумбурной жизни эти две составляющие мотивации тесно переплетались. В напряженные годы скитаний, нужды и неутоленной любви у Блаватской появилось стойкое желание участвовать в работе, которая «послужит раскрепощению человеческой мысли». И тогда же, вероятно, с целью преодоления сопротивления общества своему собственному духовному раскрепощению, она начала характеризовать свои действия в исполнительной форме, осторожно упоминая некий неосязаемый мистический образ «пославшего ее». Это было логично и благоразумно, учитывая отношение общества к женщине как к носителю идеи. А кроме того, тогда же она заметила, что таинство и сложный для понимания высший сакраментальный смысл весьма эффектно ударяет по сознанию окружающих, не только сбивая их с толку, но и заставляя отказаться от исключительно рационального восприятия мироздания. Преподнося себя как инструмент некоего высшего разума, она не только переносила себя в иную, недостижимую для обычного человека плоскость восприятия, но и снимала с себя всякую ответственность за действия и, естественно, за ошибки и просчеты. Тема присутствия высшего разума и благословения ее деятельности периодически поднималась Блаватской в течение всей жизни. При этом наиболее скрупулезные исследователи отмечали, что Учителя появлялись в наиболее сложные моменты, когда требовалась демонстрация высшей силы. А письма, которые присылали Учителя, почему-то были написаны на французском языке, причем часто с грамматическими ошибками.

Впрочем, все героические мужчины и женщины так или иначе намекали на свою причастность к высшим силам и на выбор их неким высшим разумом в качестве инструмента для воздействия на человечество. То, что Елена Блаватская избрала такой оригинальный и хитроумный способ, лишь подчеркивает ее ловкость и гибкость при решении своих жизненных задач. К счастью, ей было чем подкрепить свои утверждения: обладание могучим энергетическим потенциалом все больше позволяло Блаватской распространить по миру информацию о себе и все чаще манипулировать сознанием тех, кто попадался ей на пути. Сильвия Крэнстон, не говоря уже о других многочисленных почитателях этой необыкновенной женщины, часто упоминает, что пресса всегда знала о перемещениях Блаватской, последняя же не отказывала себе в удовольствии общаться с журналистами. Не исключено, что тут мы имеем дело с хорошо продуманной стратегией самой Блаватской, осознававшей, что успех и признание могут прийти после четкой идентификации личности. Она ощущала прилив колоссальной силы и влияния, которые можно было употребить для изменения духовного начала общества.

Ее устремления носили исключительно конструктивный характер, и в этом контексте крайне важны две детали: Блаватская опиралась на конкретные, приобретенные в ходе странствий обширные знания, и эти знания, преобразованные в центростремительную энергию духа, она намеревалась применить вовсе не для завоевания мира или приобретения дешевой популярности; она пыталась влиять на эволюционные процессы, осознавая, что для этого необходимо многогранное и осторожное воздействие на все сферы человеческого бытия – от общественно-политического движения в массах до глубинного психологического влияния на психику конкретного индивидуума. Такое понимание свидетельствует не только о гигантском багаже знаний, приобретенном женщиной с хрупкой психикой, но и о том, что она очень чутко прислушивалась к тиканью часов цивилизации, улавливая необходимость переосмысливания многих догм. Подобно тому как она отвергала чье-либо навязчивое влияние, так и собственное старалась распространять не ураганным ветром, а тихим поступательным расшатыванием основ существующей мировой системы координат. Наверное, она осознавала, сколь сложна поставленная перед ней задача, сколь призрачной и ускользающей может показаться цель… Но, в отличие от мужчин с рациональным прагматическим мышлением, Блаватская взялась за этот тяжелый плуг вполне осознанно, лишь в одном оставляя путь к отступлению – в возложении ответственности за результат на некие мистические образы, наблюдающие за развитием земной цивилизации с недостижимых космических высот. Еще в начале пути Блаватской один американский ученый, встретив ее, заметил, что женщина оперировала парафразой Евангелия от Иоанна: «Мое учение – не Мое, но Пославшего Меня». Елена Блаватская говорила о своей миссии: «Не мой это труд, но пославшего меня». В этой связи некоторые исследователи не преминули отметить, что эту тактику Блаватская позаимствовала у Иисуса. Хотя, конечно, Елена Блаватская не могла не осознавать, что между ее успехом на пути к цели и благополучной умиротворенной жизнью есть прямая связь, стоит признать, что она меньше всего интересовалась собственным благополучием и неумолимо шла к поставленной цели – «основать под своим началом оккультную империю». Если в обыденной жизни Блаватская и была женщиной, то в своем продвижении к цели она руководствовалась мужской логикой…

К реализации идеи Блаватская подошла на редкость последовательно и целенаправленно. Например, тщательное изучение ее беллетристических публикаций из Индии под псевдонимом Рады-Бай, по мнению многих специалистов, свидетельствует прежде всего о желании популяризировать цивилизацию Индии в западном мире. Это была подготовка почвы для внедрения в общественное сознание, причем не на каком-нибудь географически ограниченном пространстве, а на всей планете. Небезынтересно, что Блаватская местом публикаций об Индии выбрала Россию, через которую новые зерна могли быть занесены дальше на Запад. Тут лишь частично может быть учтен тот факт, что она не до конца овладела тонкостями английского языка. Скорее, в таком подходе можно усмотреть четкий расчет, заключенный в особой ментальности русской души, безусловно более восприимчивой и чувствительной, чем душа любого другого обитателя Земли. Во всяком случае, так рассуждала русская женщина, объехавшая полмира и смело взявшаяся за перо.

Она сама преклонялась пред застывшей мыслью, оживающей в виде энергетических импульсов в каждой открываемой ею книге, и потому к литературным пробам до конца жизни относилась с трепетной и трогательной серьезностью, которой могли бы позавидовать самые дисциплинированные писатели. Но для Блаватской литературная деятельность была не только способом самовыражения, как для ее несчастной матери. Она была осознанным и целенаправленным поиском трибун, для чего Блаватская не жалела ни усилий, ни средств (привлекаемых путем воздействия на всех тех, кто решался примкнуть к ней).