Валентин Бадрак - Стратегии гениальных женщин

Без устали поощряемая матерью, еще маленькой девочкой Айседора научилась противопоставлять себя обществу при каждом возможном случае. Она делала это с такой решимостью и животной отрешенностью, словно от способности противостоять устоям зависела вся дальнейшая жизнь. Кажется, ее демонстративный вызов учителям в школе и всем окружающим проистекал из самой способности так себя вести, предмет спора в большинстве случаев оказывался вторичным. Девочку не страшили ни наказания, ни порицание старших, более того, их внимание и гнев подзадоривали, распаляли желание быть на виду, на слуху, противодействовать. Она очень рано убедилась, что бунт против устоявшихся правил может обеспечить более пристальное внимание окружающих, чем самое прилежное следование канонам; ее природе претило быть хорошей девочкой, она сама выбрала быть плохой.

Как ни странно, но это служило дополнительной мотивацией к более глубоким, чем у безликой массы, знаниям. Ведь чтобы выделяться, необходимо подкреплять свою выразительность чем-то конкретным, понятным всем и признаваемым всеми. Поэтому историю и философию античности, лучшие произведения музыки и литературы, все то, чем могла заинтересовать детей с обостренной восприимчивостью их достаточно образованная мать, Айседора впитывала с вожделением, порой переходящим в экзальтированный восторг. Знания давали ей возможность идти на самый ожесточенный скандал в школе, ими она вооружалась, как рыцарь доспехами, копьем и щитом. Остроконечные и увесистые аргументы неплохо защищали собственное мнение, и это нравилось маленькой возмутительнице спокойствия. Уже в юные годы она была столь самостоятельной в воззрениях, что прямой отпор любому оппоненту постепенно стал частью удивительно дерзкого, почти всегда мятежного существа с непременно выпячиваемым самомнением. Уже в это время девочка обрела необъяснимое, порой какое-то невротическое влечение к танцам, которое, вполне вероятно, брало начало в томительной необходимости высвобождать из своей неистовой натуры бурные волны энергии. Но, сочиняя ритмы и создавая поразительные сочетания страстных движений под музыкальный аккомпанемент матери, юная танцовщица неизменно вызывала умиление щедрых на поощрения окружающих. Постоянные ободрения матери довершили формирование представления Айседоры о своем месте в жизни. «Мое искусство уже заключалось во мне, когда я была маленькой девочкой, и тем, что оно не заглохло, оно обязано героическому и предприимчивому духу моей матери», – признавалась она в своей книге через много лет.

Мать, таким образом, дала Айседоре некое направление, на которое можно было опереться и затем развивать до идеи. И мать подтолкнула к главному – использованию танца в качестве уникального языка, возведению его в степень профессии и дела всей жизни. Бесконечная любовь и стопроцентная поддержка сделали всех детей этой семьи бесконечно уверенными в себе и отважными в любых начинаниях. Нельзя не согласиться с исследователем жизненного пути Айседоры Джином Ландрамом, который в качестве ключевого формирующего фактора выдвинул семейную обстановку, которая «стимулировала мышление, где благоговели перед искусством, а снисходительность переходила все границы».

Но в то же время семья заставила испытать девочку первую сильную фрустрацию, которая не только наложила отпечаток на все ее восприятие мира, но и оказалась одним из краеугольных камней ее скандальных вызывающих убеждений. Речь шла о безотцовщине, которая долго не давала покоя Айседоре, словно навязчивое невротическое беспокойство. Лишь благодаря здоровой психике и атмосфере всеобщей поддержки в доме беспокойные мысли об отце не превратились в патологический суррогат из ненависти и жажды использования мужской половины человечества. Она сумела заставить себя забыть как-то оброненную одной из своих теток фразу-приговор о том, что ее отец «был дьяволом, погубившим жизнь матери». Зато Айседора поняла, что мужчина не должен управлять судьбой женщины. Из детства она вынесла твердое решение самостоятельно распорядиться своей жизнью и не допустить, чтобы кто-то мог ее сломать.

Очень скоро демонстративное нежелание походить на всех стало опираться на основательные гуманитарные знания, получаемые в семье и самостоятельно. Вызывающее поведение позже переросло в сознательное отметание всяческих авторитетов в пользу собственного видения отражения действительности в танце. Выработанное негативное восприятие коллективного похода за знаниями в конце концов привело к решительному отказу посещать школу. Компенсацией общения с закостенелыми в своих установках наставниками стали книги в публичной библиотеке – десятки, сотни книг были поглощены при слабом свете собранных накануне огарков в тишине мягких калифорнийских ночей. Айседора упоминала среди своих первых учителей Диккенса, Теккерея и Шекспира. Но, конечно, это было только началом большого плавания в глубоких водах фантастического моря. Дело не в признанных именах конкретных авторов, а в целостном, системном приобщении к мировой мысли, подключении к эволюционирующей системе аналитической информации, основа которой заложена в основном завещании предков – книгах. Первые учителя позволили ученице подняться до более сложного – Ницше, Шопенгауэра, Аристотеля, Марка Аврелия и многих других из тех, кто пытался в течение короткого жизненного пути осуществить синтез мироздания. В нестандартной, ориентированной на доминирование духовных ценностей семье Айседоре был открыт безбрежный и пленительный мир приключений, романтики и незыблемой философии, где хватало места для самого жадного воображения. Мудрость изобретательных рассказчиков заполнила вакуум общения со сверстниками, а жизнь в семье-команде по единому художественному ритму предопределила трансформацию увлечений юности в серьезное занятие и патетическое отношение к нему.

Наряду с пьянящим ароматом свободы, который не способна была заглушить вопиющая нищета в семье, развивалась не менее поразительная самостоятельность и сосредоточенность. Мать-одиночка с четырьмя малолетними детьми на руках, тихая и одухотворенная, обитала в нереальном мире сладкой сказки, лишь изредка окунаясь в жестокую нескладную реальность с отсутствием хлеба на столе и денег за уплату жилья. Образ отца в восприятии Айседоры был таким же туманным, как и вся цивилизация, очень часто казавшаяся огромной свалкой с кислым запахом гнили. В таких условиях кто-то должен был взвалить на свои плечи груз ответственности за жизнеспособность семьи, и неудивительно, что этим кем-то и оказалась старшая дочь Айседора. Так она и воспитывалась, живя одновременно в двух параллельных и непересекающихся мирах – сакраментальном и чудесном мире танца, музыки и искусства и гнусном, приторном мире абсурдных реалий, где по каждому поводу требуют деньги и где для обеспечения выживания необходимо соприкасаться с пошлостью и грязью. Так, наряду с художественной возвышенностью и невесомостью мира красоты в девочке стремительно развивались элементы практичности, которые в будущем создали прецедент компромиссов и баланса между высоким духовным и приземленным материализованным, что, увы, с наступлением глобализации становится необходимым условием формального успеха, если только к нему движутся самостоятельно, без помощи извне.