Феликс Люкнер - Морской Чёрт

После экзамена я поступил вахтенным офицером на пароход «Петрополис» ― крупнейшей немецкой пароходной компании «Гамбург―Америка». Взамен прежней кисы и походного чемодана, я заказал себе сундук и воображал себя настоящим капитаном. Я завел себе лайковые перчатки, бельё, башмаки и до сих нор еще вспоминаю, как я покупал себе первые манжетные запонки. Когда я в своей новой форме прогуливался по спардеку «Петрополиса», я чувствовал себя молодым богом. Ведь еще недавно н был простым матросом, должен был драить медяшку и исполнять всякую черную работу. Тем более разительной представлялась, мне перемена в моей судьбе.

После годичного плавания на «Петрополисе» я воспользовался правом поступить вольноопределяющимся в военный флот. Запасшись впервые в жизни билетом второго класса, я сел в поезд и отправился в Киль. Здесь мне пришлось провести год, сначала в казарме, а потом на военных судах флота. Наконец, меня произвели в мичманы запаса флота.

Дальнейшая моя служба в течение двух лет протекала на больших коммерческих пароходах Гамбургской компании. В свободное время я продолжал упорно заниматься своим образованием и готовился держать экзамен на капитана дальнего плавания.

Часть своих досугов в Гамбурге я любил посвящать парусному спорту на Нижней Эльбе. Катаясь, однажды, на своей яхте, я увидел парусный бот, который беспомощно штормовал. Владелец его ― кёльнский купец, как оказалось впоследствии, ― совершенно не умел управлять парусами. Порывом ветра на боте сбило бизань-мачту, и злополучный «спортсмен» очутился в воде. Когда я подошел к нему на яхте, он успел уже скрыться под водой. Мне пришлось нырнуть на значительную глубину, чтобы поймать его. Я поднялся с ним на поверхность воды, но в ту минуту, как я хотел расправить легкие и наполнить их воздухом, он судорожно вцепился в меня руками и ногами. Меня потянуло вместе с ним на дно. С большим трудом высвободил я ноги, оттолкнул его от себя и всплыл опять наверх. У меня уже стало темнеть в глазах, но, отдохнув немного, я снова нырнул. Поймав утопленника, я долго выгребал с ним против течения. Все-таки добрался до берега реки. Здесь собралась большая толпа народа. В полном изнеможении я свалился на песок и лишился сознания. Только через час я пришел в себя и мог уехать домой. Спасенного мною человека также удалось привести в чувство.

Рассказывать о подобных случаях спасения погибающих ― чрезвычайно скучно. Я привел этот случай только потому, что он в моей жизни сыграл впоследствии известную роль.

Осенью 1911 года я был принят офицером на действительную службу в военный флот. Поводом к этому послужил пятый по счету случай, когда я спас погибающего. Дело происходило в Гамбурге, вечером 24 декабря. Я стоял на пристани в ожидании парового парома. При сумрачном освещении портовых фонарей вдруг мелькнул человек, барахтавшийся в воде. Я тотчас приготовился броситься в воду, но стоявший рядом со мной таможенный надсмотрщик удержал меня за рукав: «Разве не довольно с вас, что потонет один? Вы с ума сошли кидаться в такую ледяную воду?» Я вырвался из его рук и спрыгнул вниз. Чёрт возьми, в какой я окунулся холод! Было 13,5 градусов мороза. Как будто раскаленный гвоздь вонзился мне в затылок. Мне пришлось проплыть 25 метров, чтобы добраться до утопавшего. На его счастье, благодаря морозу и винным парам, он окостенел. Кто спокойно держится в воде, тот не так быстро идет ко дну. Я приволок его к пристани и только с помощью таможенника мог взобраться наверх. «Такой сумасшедший парень, ― сказал он, ― ведь, не будь меня здесь, вы оба бы потонули».

Нас обоих привели в харчевню, завернули в теплые одеяла и стали вливать в нас пунш стакан за стаканом. Спасенный мной человек оказался английским матросом.

Эта «рождественская история» была пропечатана во всех газетах. Рассказывалось, что я спас уже пять человек, но до сих пор не получил еще медали за спасение погибающих. Историей заинтересовался главный адмирал флота принц Генрих. Вскоре последовал запрос ― не желаю ли я поступить на действительную службу в военный флот. Я ответил согласием и был командирован на один из больших кораблей для прохождения поверочного курса.

Пришлось опять приняться за учение. Нужно было одолеть все то, чему морские кадеты и гардемарины учатся в течение 3,5 лет. С моими товарищами и учителями я быстро подружился, но у меня нашлось много завистников. Один капитан II ранга громогласно заявлял, что «отныне флот, по-видимому, становится убежищем для бродяг, выгнанных из родительского дома». Это был действительно первый случай за 60 лет существования флота, чтобы такой человек, как я, был принят в качестве офицера.

После годичного испытания последовал приказ о моем окончательном переводе во флот с назначением вахтенным офицером на линейный корабль «Прейсен».

Вначале было нелегко ― мои соплаватели отнюдь не были склонны содействовать моей дальнейшей карьере и весьма недоверчиво относились ко мне. С производством в старшие лейтенанты я был переведен на другой корабль и, наконец, в 1913 г. был назначен командиром канонерской лодки «Пантера», на которой провел около года, в западной Африке.

Весной 1914 года «Пантера», как пробывшая в заграничном плавании три года, была отправлена в Германию для очередного ввода в док. В июле весь ремонт был закончен, мы вышли из дока в Данциге и должны были идти но назначению. Но 17-го числа неожиданно пришла телеграмма: «Поход отменяется».

Вскоре была объявлена война.

Мобилизация началась 2-го августа. Во флоте царило необычайное воодушевление. Но у нас на «Пантере» настроение было несколько подавленное. На что мы были годны с нашей слабой броней и двумя небольшими пушками? Сначала нам было поручено охранять минное заграждение, поставленное у Лангеланда. Это было все же боевое задание, и мы им на первое время удовлетворились. Все таили надежду, что русские предпримут наступление против Киля, и мы сможем принять участие в боевых действиях. Впоследствии мы получили назначение защищать остров Эрё, в Малом Бельте. Весь день нам приходилось кружить вокруг этого острова. Дальнейшие командование «Пантерой» мне стало невмоготу, я всеми силами рвался попасть на большой боевой корабль.

Нужно было придумать способ добиться своей цели. Оставалось только списаться с корабля по болезни. Доктор, с которым я заранее сговорился, после тщательного осмотра посоветовал остановиться на слепой кишке. Были усмотрены признаки начинающегося воспаления. Меня послали в Киль для операции. Госпитальный хирург ощупал мне полость живота и, поверив моим словам о болях, серьезно решил, что у меня воспаление слепой кишки. На следующий же день мне сделали операцию. После нее требовался, конечно, продолжительный отдых.