Михаил Герман - Давид

Не было белых коней, торжественной колесницы; гроб Марата несли двенадцать человек, постоянно сменявшиеся другими. Гроб медленно плыл на поднятых руках. Его несли через весь Париж, хотя место погребения было рядом с церковью Кордельеров. В медлительных летних сумерках процессия прошла через центр города, где еще так недавно парижане рукоплескали оправданному Марату, мимо Тюильри — нынешнего помещения Конвента, мимо Якобинского клуба. Вслед за гробом шли батальоны с опущенными ружьями, везли тяжелые пушки; шли революционные клубы, члены Конвента, трибунала, комитетов. Было совсем темно, когда шествие возвратилось к саду Кордельеров. Гроб опустили в могилу, в глубине гранитного грота. Народ не расходился, огромная толпа заполняла весь сад; и далеко за его оградой, куда уже не достигал свет факелов и фонарей, тоже стояли тысячи людей. И потом до самого рассвета шел народ мимо могилы Марата, и казалось, не будет конца этому мрачному потоку. Ранним утром Давид бросил последний взгляд на окруженный зелеными деревьями памятник, на вершине которого стояла урна с сердцем Друга народа. Ну вот, он, кажется, сделал все, что мог, чтобы похороны Марата были достойны его жизни. А теперь надо скорее приниматься за работу, писать, во что бы то ни стало писать. Неужели все передуманное за последние дни останется только с ним?

10 августа, меньше чем через месяц после похорон Марата, огромная процессия двигалась по улицам Парижа. Ранним утром она вышла с площади Бастилии и теперь направлялась бульварами к площади Революции.

Париж праздновал первую годовщину взятия Тюильри.

Торжество, подобного которому еще не знала столица, было организовано Луи Давидом. Он сам шел в начале процессии, в окружении членов Конвента, держа в руке букет из хлебных колосьев и живых цветов.

«Вот она, тяжкая и неуклонная поступь времени», — думал Давид. Гибель Друга народа была свежа в памяти парижан, но она не может и не должна омрачать высокой радости празднества: разве не во имя торжества народа отдал свою жизнь Марат? Удивительное время! Победы окрашены горечью потерь, потери становятся жертвами во имя победы. Из мира исчезли полутона: рядом стоят радость и отчаяние, зло и добро. После смерти Марата ожесточилась борьба: политические противники стали врагами, сомнения — изменой, промедление — предательством. Наступает апофеоз революции, и величественный и мрачный.

Запутанные узлы старых привилегий и интриг разрубает меч свободы. Позавчера, 8 августа, были, наконец, запечатаны двери Академии художеств. Длительная борьба завершилась победой Давида и его единомышленников, более ничто не довлеет над волей живописцев и скульпторов, никто не ущемляет их прав и свобод. Еще несколькими днями раньше Конвент по настоянию Давида принял декрет об открытии в Лувре Музея искусств. Скоро парижане увидят картины и статуи, которыми прежде могли любоваться только короли и придворные. За два месяца, прошедших со дня, когда якобинцы захватили власть, искусство добилось большего, чем за все предшествующие годы революции. А сегодня на Марсовом поле будет торжественно провозглашена конституция, первая конституция, дающая патриотам истинную свободу.

Это шествие, над которым Давид уже давно и подолгу размышлял, должно стать живым подобием той многоликой и сложной реальности, которую так трудно, почти невозможно охватить взглядом. События последних лет, идеалы революции, радость свободы и пафос борьбы — выразить все это в процессии, в понятных и ярких символах; для этого нужен был человек, соединяющий в себе таланты полководца, декоратора, костюмера, живописца, актера и более всего человека, название профессии которого еще не существовало в ту пору — режиссера.

Как ни велики и значительны были события последних лет, мало кто мог представить в едином образе их размах и смысл. Все это легло на плечи Давида. Сегодня он мог созерцать плоды своей фантазии и чистосердечного увлечения делом.

Шествие растянулось почти на лье. Впереди колыхалось тяжелое знамя с изображением «всевидящего ока», глядящего сквозь облако, — символ конституции. Его держали представители народных обществ. Рядом с Давидом депутаты несли ковчег с досками, на которых был написан текст «Прав человека» и конституции. Следом шли комиссары восьмидесяти шести департаментов с пиками, вымпелами и оливковыми ветвями в руках.

За ними в нарочитом смешении двигалась огромная толпа людей различных профессий. Рядом шли высшие чиновники правительственных комитетов, ремесленники, торговцы, судьи, представители колоний, каменщики, студенты — все с орудиями своих ремесел или знаками своего положения. Дети везли повозку в виде плуга, на которой восседали старик и старуха — живой символ любви и почтения к старости. Везли слепцов, несли младенцев из дома подкинутых детей. Квадрига белоснежных коней влекла за собой колесницу с урной, где был заключен прах героев борьбы за свободу, ее окружали родные погибших с цветами в руках. В самом конце процессии везли телегу с наваленными на ней атрибутами монархии, коврами, расшитыми лилиями, с обломками утвари из дворцов знати. На огромном знамени, рядом с повозкой, можно было прочесть слова: «Народ, посмотри на то, что всегда составляло несчастье общества». Развевались флаги, ароматный дым курильниц поднимался в ясное летнее небо, военный оркестр играл торжественные строгие мелодии, народ на бульварах встречал шествие овациями, радостными возгласами.

Солнце стояло высоко, когда процессия достигла площади Революции. Пушечные выстрелы возвестили ее приближение. Зазвучали устремленные в небо трубы установленного на площади органа, на нем играл Меро — лучший органист Парижа. К подножию статуи Свободы, установленной на пьедестале давно уничтоженного памятника Людовику XV, сложили символические подношения: тексты патриотических стихов и песен, трехцветные ленты, картины. Ниже под пьедесталом был разложен гигантский костер. На него бросили привезенные на телеге атрибуты монархии. Восемьдесят шесть комиссаров департаментов с разных сторон подошли к костру и в один и тот же миг поднесли к нему факелы. Яркие, заметные даже при солнечном свете языки пламени забились над дровами, темный дым пополз к небу. Радостные крики заглушили орган, шапки и чепцы полетели в воздух. Множество птиц, выпущенных одновременно, поднялись вверх, к солнцу, воплощая своим вольным полетом восторжествовавшую на земле свободу. На шее каждой птицы пестрела трехцветная лента с надписью: «Мы свободны, будьте, как мы». Крылатые посланцы несли во все концы Европы призыв французских патриотов.

На склоне дня шествие достигло Марсова поля — конечной своей цели. У Алтаря Отечества люди складывали инструменты, орудия своего ремесла, скоро целая гора серпов, лопат, клещей, топоров, молотков, самых разнообразных предметов вплоть до поварских ложек и скульптурных резцов выросла у алтаря. Эро де Сешелль, председатель Конвента, в трехцветном шарфе и украшенной перьями шляпе, объявил, что французским народом одобрена конституция 1793 года. Прозвучала клятва верности конституции, произнесенная многими тысячами голосов, эхо ее далеко прокатилось вокруг. Затем каждый комиссар поднес председателю прут, и де Сешелль, соединив их в один пучок, перевязал его трехцветной лентой: это был символ единения Франции.