Майя Плисецкая - Я, Майя Плисецкая

Позже, как только театральный оркестр замолкает, я приглушенно слышу из-за прикрытой двери оперного класса, что возле сцены, как Ростропович повторяет и повторяет Сен-Санса. Вот вам и разница между Мастером и подмастерьями. Подмастерья давно бы след простыл, сверкнув футляром. А Мастер и совершенством не удовлетворен…

Проходят под оркестр молодые, кто заменит сегодня вечером струхнувших звезд «Гранд-опера». Затем замечательный японец Морихиро Ивата. И еще один подарок мне от цеха музыкантов. Владимир Спиваков (сам он сейчас в Испании) записал в мою честь «Мелодию» Мае сне. Под эту превосходную запись балетмейстер Андрей Петров поставил поэтичное па-де-де.

Много времени уходит на установку света для «Фламенко». Рикардо Куе — он здесь, с нами в Москве, — подсказывает все перемены русским осветителям.

Потом я танцую «Айседору». От начала — до самого конца без самопослабления. Читаю стихи Есенина. Проверяю дыхание.

Теперь беремся за «Кармен-сюиту». Здесь работы поболее будет. Аранча Аргуэлес, молодая испанская прима-балерина, которой я неизменно симпатизировала и симпатизирую, станет сегодня вечером второй Кармен. Аранча не убоялась путча. Характер у нее взаправду испанский. Приехала загодя и в рисковые дни стрельбы снайперов бесстрашно облазила в любопытстве весь город.

Когда я задумывала свой конспект балета, идея представлялась мне занимательной. Но сейчас, на привольной сцене Большого, фантазия чувствует себя еще раскованней. Две Кармен. Два Хосе — Барыкин и Гедиминас Таранда. Неизменный Сергей Радченко — тореро. Мы увлекаемся, импровизируем, добавляем детали, от чего-то отказываемся. Получается, черт возьми! Какая это радость — погружаться в творчество с единомышленниками…

Взгляд падает на часы и на вопросительное лицо Джиджи Качильяну, стоящего в ближней кулисе. Боже мой, уже два. Мы не прошли еще «Безумную». А на половину четвертого я вызвала уже на спектакль дежурную театральную машину. Может быть, остаться в театре? пройти «Безумную»? домой не ездить?

Нет, прервусь. Хочу не утерять свой маленький праздник прихода в театр на вечерний спектакль. Это ощущение всегда приносило мне особую сладость…

И дам хоть на час передых ногам! Если сказать откровенно, то перед самым отлетом в Москву я потянула в классе мышцу бедра. Наш чудесный баварский друг гениальный целитель Рудольф Энглерт сделал мне снайперский укол в болевую точку. Помогло. Но на московских репетициях и пешеходных хождениях через баррикады я опять натрудила бедро. О проклятое несовершенство наших мускулов! О вечная, верно, уже набившая вам оскомину присказка о травмах! Но разве избежишь их за пятьдесят сценических лет? Позавчера московский хирург Ефстифеев сделал мне укол. А сегодня минут за двадцать перед выходом прямо через трико обязательно заморожу бедро хлорэтилом. Застрахуюсь от боли. Колбочка с хлорэтилом уже заготовлена и ждет меня на гримерном столе в артистической.

Сколько спрашивали за жизнь, каков ваш режим, ваше расписание в день спектакля. Да вот такой — генеральная, час на отдых, заморозка. Но не всегда, конечно, так. Пожалуйста, не пугайтесь. Только раз в пятьдесят лет — это уж точно бывает…

Пора ехать. Машина пришла.

В театре спохватываюсь: ни белого трико, ни лебединых перьев не взяла. Дома остались. Забыла. Скорей к телефону. Пускай домашние в театр захватят. А все другое тут? Может, еще что забыла?..

Ну, начну, как обычно, как выработалось за пятьдесят лет: грим, прическа, трико, купальник, туфли, теплые гетры, надо начинать с разогрева тела…

Боюсь, не скомкать бы вечер из-за комендантского часа. Начнешь спешить, дергаться, сокращать антракты.

Но тут еще один мне подарок. Теперь от цеха военных: комендантский час в Москве с сегодняшнего дня начнется в полночь, с двенадцати. Ну, коли так — уложимся. Даже на послеспектаклевый банкет времени хватит.

Я готова. Стою в кулисе на мужской стороне. Фанфарные, ликующие звуки «Раймонды» громогласно озаряют театр. За спиной у меня одна из моих лебедиц в сороковой раз привстает на пальцы, разминая ступни перед па-де-бурре.

Мгновенных пятьдесят лет, долгих-долгих-долгих пятьдесят лет я ожидаю своего выхода в последней кулисе на мужской стороне.

Может, сегодня мой звездный час?.

26 ноября 1993 г., Москва