Леонид Млечин - История внешней разведки. Карьеры и судьбы

«Я отвез Отто Йона, до смерти уставшего от многочасового непрерывного нервного напряжения, в Карлсхорст, — вспоминал Виталий Чернявский. — Когда мы остались одни, он достал из бара бутылку любимого армянского коньяка, торопливо откупорил и осушил одним махом целый бокал. Я составил ему компанию, поскольку, как и он, был совершенно измотан».

Его возили и в Советский Союз. С ним беседовал заместитель начальника разведки по европейским делам генерал Александр Коротков, специализировавшийся на немецких делах. Йон, разумеется, рассказал все, что знал, о западногерманских спецслужбах. Еще больше первое главное управление КГБ интересовали его контакты с британской разведкой. Но он был политиком и едва ли мог назвать детали, интересовавшие советскую разведку.

Отто Йон быстро разобрался, где он оказался. Это издалека можно было заблуждаться. Жизнь в Восточном Берлине ему совсем не понравилась. От тоски он пристрастился к хорошему армянскому коньяку, который поставляла ему советская разведка, и просился домой… Когда выяснилось, что Йон не представляет особого интереса, его решили не удерживать на Востоке. Тем более что его возвращение на Запад только усиливало опасения западных немцев, что Йон раскрыл Москве все секреты, которые знал.

Через полтора года — 12 декабря 1955 года — он совершил побег в обратном направлении.

Считается, что Йону помог датский журналист Хенрик Бонде-Хендрикс ен, который подозревался в связи с британской разведкой. Йон работал в здании университета имени Гумбольдта. В здании шел ремонт. Йон спустился вниз вместе с охранниками, сказал им, что забыл важный документ, и попросил постеречь его портфель. Он вернулся в здание, вышел через другую дверь, сел в «форд» датского журналиста, и через несколько минут они уже были в Западном Берлине.

Из Западного Берлина он под чужим именем улетел в Кельн. Йон надеялся, что ему, как жертве Москвы, будут сочувствовать, но все получилось по-другому. Ему не простили побега и жестких слов о боннских властителях. Несколько часов его допрашивали, потом арестовали, судили и отправили в тюрьму.

Йон доказывал, что его заманил в ловушку берлинский врач-психиатр Вольгемут, который уговаривал Йона пойти на встречу с русскими. А они опоили начальника контрразведки каким-то препаратом и в бессознательном состоянии вывезли в ГДР. Йон уверял, что в ГДР он был вынужден говорить то, что ему велели: у него были основания бояться за свою жизнь. Но западногерманский суд ему не поверил. Его очень компрометировало то обстоятельство, что ему удалось так легко покинуть ГДР. Если его не держали под стражей, если он имел возможность свободно передвигаться, это может означать только одно: его вовсе не держали под арестом, он по своей воле сотрудничал с агентами КГБ.

Суд пришел к выводу, что Отто Йон перешел в Восточную Германию добровольно, без принуждения. Йона приговорили к четырем годам тюремного заключения. 22 августа 1956 года Йон начал отбывать свой срок. Правда, отсидел он только два года. В 1958 году его помиловал президент ФРГ.

Все последующие годы Отто Йон продолжал уверять журналистов, что он отверг любое секретное сотрудничество с Москвой и потому невиновен в измене и выдаче государственных секретов. В 1965 году Йон опубликовал автобиографическую книгу «Дважды через границу». Никто, кроме ближайших друзей, не принимал его слова всерьез. После распада Советского Союза у него появился важный свидетель. В его пользу высказался Валентин Михайлович Фалин, бывший секретарь ЦК КПСС по международным вопросам, бывший советский посол в ФРГ.

Валентин Фалин подтвердил: ему достоверно известно, что Йон стал жертвой операции советской разведки. Фалин подтвердил, что Йона одурманили агенты Москвы и тайно вывезли в восточный сектор Берлина, что Йон участвовал в пропагандистских спектаклях ради спасения собственной жизни, но тайн не выдавал.

Откуда об этом известно самому Фалину? Фалин в начале пятидесятых работал в Комитете информации при Министерстве иностранных дел. Его начальник, заместитель председателя комитета Иван Тугаринов, по поручению Молотова ездил в Берлин и, приехав, сказал Фалину, что Йона усыпили в Западном Берлине, а проснулся он в Восточном. Свой рассказ Фалин оформил в виде нотариально заверенных свидетельских показаний и передал в суд, который должен был рассматривать просьбу Отто Йона о реабилитации. Но его показания не помогли.

В 1995 году последняя апелляция Йона была отклонена берлинским судом. Он умер 26 марта 1997 года в Инсбруке в возрасте восьмидесяти восьми лет. Доктор Отто Йон, который так и не дождался реабилитации, был, как я понимаю, человеком порядочным и наивным, хотя и служил некоторое время по ведомству контрразведки. Он стал жертвой политических и шпионских игр, от которых людям наивным следует держаться подальше…

В 1955 году тяжелый сердечный недуг свалил Виталия Геннадьевича Чернявского. Он работал по линии службы «А», активные мероприятия, то есть дезинформация, благо в Агентстве печати «Новости» создали для этих нужд целую структуру — главную редакцию политических публикаций. Но он продолжал болеть, и в конце концов ему пришлось уйти в отставку.

Мне кажется, разведка совершила большую ошибку, слишком рано отправив Виталия Чернявского в отставку. Волевой, хорошо образованный, преданный делу, он многого бы достиг. Это было делом его жизни, он тосковал по разведке. Но ни о чем не позволял себе сожалеть. Что касается здоровья, то Чернявский пережил генерал-лейтенанта Сахаровского, который подписал роковой приказ, на двадцать с лишним лет и до самого последнего времени не прекращал трудиться. Считал, что должен зарабатывать на жизнь, да и вообще не мыслил себя без работы. В восемьдесят с лишним лет написал и издал две книги.

Виталий Геннадьевич Чернявский восхищал меня мужеством и стойкостью. Он никогда не жаловался. О недугах рассказывал иронически:

— Надо же, думал, что уже все испытал, а врачи еще что-то придумали — заставили кишку глотать.

Он умер, отметив восьмидесятипятилетний юбилей. На похоронах отдельной группой стояли молодые люди в темных костюмах, чья одинаковость выдавала их принадлежность к спецслужбам. Для них он был, наверное, просто ветераном, которого положено проводить в последний путь, — рутинная обязанность. Хотя мне говорили, что в ведомственном музее в Ясеневе, в Службе внешней разведки, есть фотография подполковника Чернявского, еще молодого, полного идей и надежд.

Я узнал о его смерти полтора года спустя.

Он был мне лучшим другом. Второго такого уже не будет. Теперь я точно это знаю. Я гордился его дружбой. Пока она не растаяла как дым.