Леонид Млечин - Ленин. Соблазнение России

После Гражданской войны Крыленко назначили сначала прокурором, потом наркомом юстиции. На юридическом поприще Николай Васильевич заработал себе дурную репутацию.

Дочь Льва Николаевича Толстого Александра Львовна, попавшая в руки чекистов, так описывала Крыленко на процессе:

«За отдельным столиком сидит справа прокурор Крыленко с большим, почти голым черепом, с сильно развитой хищной челюстью. Он напоминает злобную собаку, из тех, что по улицам водят в намордниках. Чувствуется, что жажду крови в этом человеке утолить невозможно, он жаждет еще и еще, требует новых жертв, новых расстрелов. Стеклянный голос его проникает в самые отдаленные уголки залы, и от этого резкого, крикливого голоса мороз дерет по коже.

Такой суд — не просто суд, а испытание. Смерть витала над головами людей… Временами даже Крыленко не мог скрыть своего презрения, когда некоторые отвечали на его вопросы заискивающе робко, с явным подлаживанием, или предавали своих друзей…».

Еще более отвратительным предстает Крыленко в описании выдающегося актера Михаила Чехова, руководившего 2-м МХАТом и осмелившегося заступиться за одну из несчастных жертв террора:

«Дверь отворилась, и появился человек, маленький, коренастый, с бритой головой и белыми, круглыми, как вставленными, глазами.

— Что надо? — закричал он истерично и злобно, еще стоя на пороге своего кабинета.

Его правая рука рвала и терзала его левую руку. Он подпрыгнул ко мне и, оглушая меня криками, стал бить кулаками воздух около моих плеч, вытягивая шею, как будто хотел боднуть меня и тем выкинуть за дверь, дико вращал белками своих пустых глаз и, не узнав о причине моего прихода, прокричал: “Нет!” и, снова терзая свою левую руку, бросился к другому посетителю.

Прежде чем я успел опомниться и выйти, я заметил, что от крика Крыленко внезапно перешел на шепот. Бледный посетитель, заикаясь и тоже шепотом, пытался разъяснить ему что-то. Я вышел прежде, чем увидел, как будет вести себя сумасшедший прокурор с третьим, четвертым посетителем».

В реальности Крыленко не был худшим среди всех этих людей. Он не был садистом или беспредельным циником. Он исходил из того, что правосудие должно служить пролетарскому государству. Взгляды Крыленко по тем временам казались слишком либеральными. Он доказывал:

— Есть террор, вызванный политической необходимостью, и террор ненужный — бессмысленно жестокого человека.

Волна террора, начавшегося в Гражданскую войну, была неостановима. В 1938 году настала очередь бывшего наркома Крыленко.

Военная коллегия Верховного суда «за контрреволюционные преступления» приговорила его к высшей мере наказания. Судили Крыленко по упрощенной процедуре, вообще не имевшей отношения к правосудию. Но ведь он сам неизменно повторял, что политическая целесообразность важнее норм права…

Первого Верховного главнокомандующего Красной Армией расстреляли сразу после вынесения приговора. Вспомнил ли он в тот момент, как был убит последний главнокомандующий русской армией генерал Духонин?

В феврале 1917 года численность партии большевиков составляла всего 24 тысячи человек — в стране со 150-миллионным населением. К апрелю — увеличилась до 150 тысяч. К ноябрю — до 240 тысяч. Несмотря на бурный — в десять раз! — рост, все равно это была крайне малочисленная партия для реального влияния на огромную страну.

Вот почему два члена ЦК Григорий Евсеевич Зиновьев и Лев Борисович Каменев в октябре голосовали против захвата власти. Оставшись в меньшинстве при голосовании, в отчаянии обратились с письмом к Московскому, Петроградскому комитетам и Областному финскому комитету партии. Они развернуто аргументировали, почему нельзя идти на вооруженное восстание. Впоследствии сталинские историки назвали Зиновьева и Каменева предателями, уверяли, что они выдали план восстания.

На самом деле в секрете ничего не держали. Процесс перехода власти к большевикам происходил постепенно. За десять дней до взятия Зимнего дворца, 15 октября 1917 года, «Петроградский листок» писал:

«Вчера в цирке Модерн при полной, как говорится, аудитории прекрасная Коллонтай читала лекцию. “Что будет 20 октября?” — спросил кто-то из публики, и Коллонтай ответила: “Будет выступление. Будет свергнуто Временное правительство. Будет вся власть передана Советам”, то есть большевикам. Можно сказать спасибо г-же Коллонтай за своевременное предупреждение. Третьего дня Луначарский клялся, что слухи о выступлении — злая провокация».

Когда в тот момент возник вопрос об исключении Зиновьева и Каменева из состава Центрального комитета партии, Сталин был против. В протокол занесли его слова: «Исключение из партии не рецепт, нужно сохранить единство партии; предлагает обязать этих двух товарищей подчиниться, но оставить их в ЦК». Он вступился за людей, которых потом унизит и уничтожит… Этот эпизод, сталинская примирительная позиция в октябре семнадцатого, свидетельствует о том, что палачами не рождаются, а становятся, когда создаются условия для беззакония.

А ведь Зиновьев и Каменев были, пожалуй, недалеки от истины, когда в своем знаменитом заявлении писали:

«Говорят: 1) за нас уже большинство народа в России и 2) за нас большинство международного пролетариата. Увы! — ни то ни другое не верно… В России за нас большинство рабочих и значительная часть солдат. Но все остальное под вопросом. Мы все уверены, например, что если дело теперь дойдет до выборов в Учредительное собрание, то крестьяне будут голосовать в большинстве за эсеров».

Они считали, что надо делать ставку на Учредительное собрание и постепенное привлечение масс на свою сторону. Но Ленин не хотел ждать. И в своей логике был прав. Если бы Учредительное собрание, представляющее интересы всего народа России, приступило к работе, большевики лишились бы шанса захватить власть.

Ленинская партия представляла меньшинство общества. Вот почему осенью семнадцатого года многие считали, что большевики не имеют права единолично управлять страной. Они должны как минимум вступить в коалицию с другими социалистическими партиями, чтобы опираться на большинство населения.

На второй день после победы большевиков — в перерыве между заседаниями съезда Советов в Смольном — меньшевик Суханов отправился в буфет, где была давка и свалка у прилавка. В укромном уголке Суханов натолкнулся на Льва Борисовича Каменева, впопыхах глотавшего чай. Спросил:

— Так вы окончательно решили править одни? Я считаю такое положение совершенно скандальным. Боюсь, что когда вы провалитесь, будет поздно идти назад…

— Да-да, — нерешительно и неопределенно выговорил Каменев, смотря в одну точку. — Хотя… почему мы, собственно, провалимся? — так же нерешительно продолжил он.