Леонид Млечин - Ленин. Соблазнение России

— Мы более не согласны проливать кровь наших солдат в защиту интересов одного лагеря империалистов против другого… Мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещиков передала в руки крестьянина. Наш солдат-рабочий должен вернуться в мастерскую, чтобы производить там не орудия разрушения, а орудия созидания и совместно с пахарем строить новое социалистическое хозяйство. Мы выходим из войны… Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих ныне войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Мы ждем и твердо верим, что другие народы скоро последуют нашему примеру. В то же время мы заявляем, что условия, предложенные нам правительствами Германии и Австро-Венгрии, в корне противоречат интересам всех народов… Мы отказываемся санкционировать те условия, которые германский и австро-венгерский империализм пишет мечом на теле живых народов. Мы не можем поставить подписи Русской Революции под условиями, которые несут гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ. Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они свое дело творят открыто. Мы не можем освящать насилие. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора…

Троцкий перед отъездом из Бреста телеграфировал в Петроград:

«Председателю Совнаркома Ленину. Переговоры закончились. Сегодня после окончательного выяснения неприемлемости австро-германских условий наша делегация заявила, что выходит из империалистической войны, демобилизует свою армию и отказывается подписать аннексионистский договор. Согласно сделанному заявлению издайте немедленно приказ о прекращении состояния войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией и о демобилизации на всех фронтах».

Петроградский Совет одобрил позицию Троцкого.

14 февраля Троцкий отчитывался перед ВЦИК:

— Я думаю, что мы правильно поступили, товарищи! Я не хочу сказать, что наступление Германии исключено. Но я думаю, что позиция, которую мы заняли в этом вопросе, в очень большой степени затруднила германскому империализму наступление. Но мы можем сказать только одно: если в нашей стране, истощенной, доведенной до отчаянного состояния, если в нашей стране можно поднять дух наиболее революционных жизнеспособных элементов, если возможна у нас борьба за защиту нашей революции, то только в результате того положения, которое создалось сейчас, в результате нашего выхода из войны и отказа подписать мирный договор.

Всероссийский Центральный исполнительный комитет — высший орган государственной власти — тоже признал его действия правильными. И тут немцы двинулись вперед. Этого большевики не ожидали.

«Большевизм, — записывал в дневнике известный историк профессор Юрий Готье, — настолько дик и тяжел, что даже владычество бронированного немецкого кулака кажется меньшим злом, чем разгул русских горилл. Немцы заняли Минск… Ужасно, если придут немцы; ужасно, если останутся большевики».

В Петрограде началась паника. Ждали прихода немцев. 3 марта немецкая авиация совершила налет на Петроград. Одна бомба разорвалась неподалеку от Таврического сада.

Новые немецкие условия мира были хуже прежних. Многие партийные организации требовали формировать Красную Армию и вести революционную войну в надежде на помощь поднимающегося пролетариата.

18 февраля 1918 года Ленин пытался поставить вопрос о немедленном предложении мира немцам. Семь голосов «против», шесть «за»… Отложили на следующий день. 19 февраля, когда немцы уже перешли в наступление, вновь спорили, что делать. И тогда Ленин бросил на весы истории всю силу своего убеждения: — никакие потери не имеют значения, лишь бы сохранить власть! Троцкий не был с ним согласен, но, понимая опасность ситуации, воздержался при голосовании. Тогда семь голосов собрало предложение обратиться к немецкому правительству с предложением немедленно заключить мир. Семь «за» (среди них Ленин, Троцкий и Сталин), пятеро «против», в том числе Бухарин и Дзержинский.

22 февраля 1918 года на заседании ЦК Троцкий доложил о предложении французов и англичан содействовать России в войне с немцами.

Возник спор. Троцкий с трудом добился принятия своей позиции:

«Как партия социалистического пролетариата, стоящего у власти и ведущего войну с Германией, мы через государственные учреждения принимаем все средства к тому, чтобы наилучшим образом вооружить и снарядить нашу революционную армию всеми необходимыми средствами, а для этого добыть их там, где возможно, следовательно, и у капиталистических правительств. При этом Российская соц. — дем. рабочая партия сохраняет полную независимость своей внешней политики, не дает капиталистическим правительствам никаких политических обязательств…».

Ленин прислал записку:

«Прошу присоединить мой голос за взятие картошки и оружия у разбойников англо-французского империализма».

23 и 24 февраля в жестких спорах ЦК решал, как поступить: подписывать мир или нет. Члены ЦК уходили в отставку, спорили до последнего. Троцкий просил освободить его от обязанностей наркома по иностранным делам.

Записали в протоколе:

«Тов. Сталин говорит, что он не делает ни тени упрека Троцкому, но все же просит его выждать пару дней… Тов. Ленин предлагает голосовать: ЦК, выслушав заявление тов. Троцкого, вполне мирясь с отсутствием тов. Троцкого во время решений в Совете Народных Комиссаров по иностранным делам, просит тов. Троцкого не отстраняться от других решений. Принято».

24 февраля Ленин и Троцкий подписали постановление Совнаркома:

«Согласно решению, принятому Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 24 февраля в четыре с половиной часа утра, Совет Народных Комиссаров постановил условия мира, предлагаемые германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск».

Третья советская делегация прибыла в Брест в самом мрачном настроении. Подписывать мир никто не хотел. С трудом уговорили члена ЦК Григория Яковлевича Сокольникова, будущего наркома финансов, Георгия Васильевича Чичерина, исполнявшего обязанности наркома иностранных дел, и Григория Ивановича Петровского, наркома внутренних дел.

Секретарь делегации Лев Михайлович Карахан телеграфировал в Москву:

«Как и предполагали, обсуждение условий мира совершенно бесполезно, ибо они ухудшены сравнительно с ультиматумом 21 февраля и носят ультимативный характер. Ввиду этого, а также вследствие отказа немцев прекратить до подписания договора военные действия мы решили подписать договор, не входя в его обсуждение и по подписании выехать».