Леонид Млечин - Сталин. Наваждение России

Те, кто не испытал на себе действие этого механизма, вряд ли могут понять, какое страшное, часто непреодолимое давление создает единодушное осуждение “виновного” властью, печатью, коллегами, иногда даже друзьями…»

Евреев изгоняли из науки, медицины, высших учебных заведений, государственного аппарата, вооруженных сил. Писатель Иван Фотиевич Стаднюк служил в те годы в отделе печати политуправления сухопутных войск. В книге «Исповедь сталиниста» он описывает, как его самого товарищи по политуправлению заподозрили в неарийском происхождении. Об этом Стаднюк узнал из панического письма своего брата. Тот писал: «Что ты там натворил в той Москве?.. Убил кого-нибудь, зарезал? Не в тюрьме ли ты?.. Мне проходу люди не дают!..» Оказывается, в родную деревню Стаднюка приехал из Москвы полковник и вдвоем с местным начальником госбезопасности вызывал его родственников, соседей, выяснял, кто Стаднюк по национальности…

Именно в те годы были щедро посеяны семена национализма, которые со временем подорвали Советский Союз.

«Во время войны с немцами, — пишет профессор Ефим Эткинд, — обнаружилось нечто неожиданное для всех и прежде всего для партийного руководства: привлекательность сталинского социализма не настолько велика, чтобы за это кто-нибудь хотел умирать… Возвышенные речи о недалеком коммунистическом будущем уже после первых поражений 1941 года уступили место прославлению Родины, России, даже Святой Руси, в армии появились православные священники, ордена Суворова, Кутузова, Ушакова, Александра Невского.

Самый популярный в то время стихотворец Константин Симонов твердил как заклинание слово “русский”. Стихи Симонова сослужили свою службу — они поднимали дух разгромленной армии, они возрождали потерянный было смысл жизни и главное — смысл смерти. Конечно, огромное большинство армии состояло из русских солдат и офицеров. А как было жить и умирать другим, тем, кто не мог повторить слова Симонова? Ведь он был горд тем, что “русская мать нас на свет родила”. А другие, которых на свет родила не русская мать?..»

Таких других было немало, о чем написал известный советский переводчик и знаток Центральной Азии Семен Липкин:

«Сталин первым понял, что его держава есть прежде всего наследница русской монархии. Надо осторожно, без излишней поспешности восстановить ее природное русское начало. Задача была не из легких: подавляя, воскрешать… Сталин понял, что нужна идея национальная, то есть русская, державная. Он был прав. Но, как всегда, не умел ухватить взглядом всей сделки в целом. Он был узок, хотя и глазаст. Хорошо понимая мощную, заразительную силу немецкого национализма, он не принял в расчет то обстоятельство, что немцы составляли подавляющее большинство населения, а наше государство — многонациональное.

Между тем интеллигенция нерусских народов гораздо сильнее, острее испытывала боль национального угнетения, чем интеллигенция русская. Те интеллигенты Средней Азии, Татарии, Северного Кавказа, которые мне доверяли, болезненно реагировали на свое национальное неравенство, на гибель мусульманской культуры… Русская интеллигенция была отторгнута от народа, от его веры, в то время как интеллигенция народов мусульманских никогда не отделяла себя от религиозных убеждений народа, от его обрядов (даже коммунисты Средней Азии до сих пор, храня обычай, обрезают мальчиков), от его не столько социальных, сколько национальных чаяний.

И вот мусульмане и немусульмане воспрянули, заволновались. А чем хуже русских монастырей грузинские и армянские? А чем хуже русских князей и царей Бабур, поэт и завоеватель Индии, хромец Тимур, украсивший Самарканд поразительными медресе и мечетями, его внук Улугбек, всемирно знаменитый астроном, имам Дагестана Шамиль, возглавивший справедливую войну горцев? Стали появляться произведения, посвященные выдающимся деятелям прошлого…

Сталин увидел, что у него нет другого выхода, как подавлять национальные чувства нерусских народов, ибо все нерусское могло стать антирусским, а он, ловкий, стремился представить советское как русское… Решил, что опасность исходит от недобитых восточных буржуазных националистов. Возвеличивая свои национальные эпосы, своих древних классиков, султанов и полководцев, они становятся рассадниками панисламизма, по сути — агентами зарубежных мусульманских стран. Их надо уничтожить».

Если разрешалось возвеличивать героев русской истории, то остальным это строжайше запрещалось. Партийные чиновники в Москве выискивали идеологические грехи в работах историков во всех союзных и автономных республиках. Иначе говоря, что позволено Юпитеру, то не позволено быку.

24 июня 1945 года на приеме в честь командующих родами войск Советской армии Сталин произнес свою знаменитую речь о русском народе:

— Я как представитель нашего советского правительства хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и прежде всего русского народа (бурные, продолжительные аплодисменты, крики «ура»). Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я пью за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, как руководящей силы нашего Советского Союза среди всех народов нашей страны…

Речь произвела сильное впечатление. Подчеркивание особой роли русского народа — «старшего брата», которому очень многим обязаны другие народы Советского Союза, — меняло идеологическую ситуацию в стране. Разделение народов на более и менее достойных быстро приобрело расовый характер.

Президент Нурсултан Назарбаев говорил еще в советские времена:

— В душе казахского народа сохранилось чувство ущемленности. Иначе и быть не могло в условиях, когда из региона вытеснялись языки, культуры, традиции коренных народов. Нам говорили, что все народы Союза расцветают, как грани алмаза, каждый — своим цветом, своим языком, своей культурой. На деле же казахов сознательно превращали в людей второго сорта, и естественно, что в их душах откладывалась обида…

Сталин всегда обращал внимание на то, кто какой национальности. Хрущев рассказывал, как до войны в Москве была организована встреча с колхозниками из Грузии.

«Там в составе этих людей была одна какая-то знаменитая по сбору чая колхозница, — вспоминал Хрущев.

Берия сказал:

— Вот замечательная женщина — лучшая сборщица чая, грузинка.

Сталин посмотрел и говорит:

— Она армянка.

Берия возразил:

— Нет, она грузинка.

Тогда Сталин сказал:

— Спросите у нее.

Женщина оказалась армянкой. Ее вскоре убрали, она сошла со сцены».