Михаил Пантелеев - Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.

Демонстрация 9 февраля была запрещена правительством Г. Думерга. Социалистическая партия призвала трудящихся в этот день не выходить на улицы, дабы избежать столкновений с полицией и не распылять силы. Все же в Париже около 50 000 человек приняло участие в манифестациях. Полиция стреляла в толпу, в результате чего погибло 9 человек. 1214 манифестантов были арестованы.

12 февраля по всей стране прекратили работу 4,5 млн. человек, а на улицы Парижа вышли свыше 150 000 манифестантов. Под крики «Единство! Единство! Фашизм не пройдет!» социалисты и коммунисты сливались в совместные колонны. Успех демонстрации был очевиден.

События во Франции обсуждались в Москве на заседании Президиума ИККИ 17 февраля. От руководства ФКП доклад делал Гастон Монмуссо. Он дал исключительно позитивную оценку деятельности ФКП, заявив, что коммунисты поступили правильно как организовав сепаратную демонстрацию 9 февраля, так и поддержав выступления 12 февраля. При этом он утверждал, что лидеры реформистских профсоюзов и социалистов приняли решение возглавить «движение масс с целью заставить буржуазию продолжать пользоваться их поддержкой». Но главное, Гастон Монмуссо обошел молчанием сомнительную пассивность коммунистического руководства вплоть до вечера 7 февраля. Выступивший затем И. П. Степанов полностью поддержал Г. Монмуссо. «Без демонстрации 9 февраля мы едва бы имели грандиозную всеобщую забастовку 12 февраля. По всей вероятности, и очень возможно, что демонстрация 9 февраля заставила, вынудила социалистов и вождей Всеобщей конфедерации труда пойти на маневр, потому что Недовольство снизу, возмущение в рабочих массах, их готовность… идти на единый фронт борьбы против фашизма представляют очень опасное явление для социалистической партии и вождей реформистской конфедерации труда, — сказал он и заключил: — Было бы правильно, если бы Президиум вынес решение: в общем и целом считать правильной тактическую линию и деятельность компартии…» [105] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 2. Д. 209. Л. 69, 74. До появления первых признаков «кристаллизации» идеи антифашистского союза левых сил Оставалось еще три месяца.

9 января 1937 года под видом бельгийского гражданина Бернара Пьера И. П. Степанов был вновь послан в Испанию. Здесь он работал под псевдонимом Морено. Испанский социалист Хусто Мартинес Амутио запомнил его как человека, «всегда одетого в гражданское, с элегантными манерами, неизменно динамичного и внушающего уважение, выглядевшего надменным и авторитарным» [106] Цит. по: Pierre Brouè. Staline et la rèvolution. Le cas espagnol (1936–1939). Paris: Fayard, 1993. .

8 февраля итальянские войска без боя заняли андалузский город Малагу, причем солдаты местного гарнизона вместе со штабом перешли на сторону франкистов, а республиканская милиция попросту разбежалась.

После этого события ИККИ принял решение о необходимости замены председателя республиканского правительства социалиста Франсиско Ларго Кабальеро на другого социалиста, Хуана Негрйна, занимавшего пост министра финансов. Бывавший в Советском Союзе и способный объясниться по-русски, он оценивался как фигура, лояльная курсу коммунистов. Разведчик-невозвращенец Вальтер Кривицкий в своей книге дал, в общем-то, верную характеристику кремлевской креатуре: «Что касается Хуана Негрина, то он принадлежал по всем своим свойствам к породе политиков-бюрократов. Хотя и профессор, он был деловым человеком и выглядел типичным бизнесменом. Вообще он представлял собою вполне подходящего для Сталина человека. Подобно генералу Миахе, он хорошо выглядел бы в Париже, Лондоне или в Женеве. Он способен был произвести хорошее впечатление на внешний мир, продемонстрировав перед ним «солидный» и «добропорядочный» характер дела, которое отстаивала Испанская республика. Женат он был на русской и к тому же, как человек практичный во всех отношение ях, приветствовал чистку испанского общества от «смутьянов», «паникеров», «неконтролируемых» элементов, чья бы рука ни проводила эту чистку, пусть даже чужая рука Сталина.

Негрин, несомненно, видел единственное спасение страны в тесном сотрудничестве с Советским Союзом. Ему было ясно, что активная помощь могла поступить только с этой стороны. Он готов был идти со Сталиным как угодно далеко, жертвуя всеми другими соображениями ради получения его помощи» [107] Кривицкий В. Г. Я был агентом Сталина: Записки сов. разведчика. М.: Терра-Terra, 1991. С. 149. .

Для смены кабинета требовалось формальное согласие политбюро ЦК КП Испании. Однако лидер испанских коммунистов Хосе Диас воспротивился смещению Ф. Ларго Кабальеро. Отстаивая свою позицию на заседании политбюро, проходившем в присутствии представителей ИККИ, X. Диас заявил: «Мне не ясны мотивы, по которым мы должны принести в жертву Кабальеро… Мы можем спровоцировать вражду большей части социалистической партии… Анархисты поддержат Кабальеро… Скажут, что мы претендуем на гегемонию в ведении войны и политики». Точку зрения X. Диаса поддержал член ЦК КПИ Хесус Эрнандес. Отвечая им, И. П. Степанов сказал:

«Диас и Эрнандес защищают черное дело. Не Москва, а история обрекла Кабальеро. После возникновения правительства Кабальеро мы идем от катастрофы к катастрофе…

— Это неправда! — воскликнул X. Диас.

И. П. Степанов вперил свои зеленые глаза в черные глаза X. Диаса и закончил:

— …от катастрофы к катастрофе в военном отношении… Кто ответит за Малагу?» [108] Jesús Hernández. Yo fui un ministro de Stalin. Mexico, 1953. P. 68.

В конечном счете под давлением коминтерновских эмиссаров руководство компартии приняло решение добиваться отставки Ф. Ларго Кабальеро.

В качестве непосредственного предлога для развязывания правительственного кризиса коммунисты использовали события 3–7 мая в Барселоне. В этом городе произошли столкновения между формированиями правящей Объединенной социалистической партии Каталонии (Partido Socialista Unificat de Catalunya-PSUC) и отрядами анархистов и так называемой Рабочей партии марксистского объединения (ПОУМ), возглавлявшейся бывшим функционером Профинтерна, высланным в 1930 году из СССР, Андре Нином. Разборки с оружием в руках между вчерашними союзниками нанесли серьезный удар по авторитету правительства Народного фронта, укрепив позиции мятежников.

Кризис назревал давно, выплескиваясь во взаимные публичные обвинения и борьбу за контроль над стратегически важными объектами Каталонии. Так, 9 марта на митинге в театре «Олимпия» А. Нин заявил: «Почему эти люди из ПСУК называют себя марксистами; все, что они делают, говорят и пишут, доказывает, что они идут против марксизма. Все, что они говорят, есть слово буржуазии… Раньше рабочие имели все, но теперь потеряли часть своих позиций, но рабочий класс еще довольно силен, чтобы взять правительство в свои руки. Если сегодня этого они не сделают спокойно, то завтра они сделают это силой» [109] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 73. Д. 211. Л. 83. .