Анатолий Папанов - Холодное лето

Что он творил на кинопробе! Наигрывал «на три зарплаты»! Он еще не чувствовал кинематографа, того… ну, коэффициента, что ли, который допустим в кино. Смотрел я тогда на Папанова, смотрел и… стал снимать Ильинского.

За три последующих года Папанова пробовали в кино еще раз десять. Пробовали и не снимали. Я бы на его месте озверел… Во всяком случае, когда пригласил его сниматься в картине «Человек ниоткуда», Папанов категорически отказался. Я почти насильно заталкивал его в павильон на кинопробы…»

Я снялся в четырех ролях — в титрах они назывались «Крохалев и другие» (впрочем, в театре мне случалось исполнять две, а то и три роли в одном спектакле, многократно переодеваясь и перегримировываясь. Например, в обозрении «Где эта улица, где этот дом» я играл заведующего гаражом, хориста оперы, да еще и лаял за кулисами за невидимую собаку; несколько ролей было у меня и в спектаклях «Клоп», «Мистерия-буфф», «Лев Гурыч Синичкин»). В первой новелле фильма я играл Крохалева — начальника экспедиции, разыскивающей снежного человека, — этакого преуспевающего и тепло обосновавшегося в жизни ученого, скептически относящегося к энтузиазму своего молодого коллеги Поражаева (роль бескорыстно преданного науке молодого человека замечательно играл Юрий Яковлев). Экранные «родственники» Крохалева — зазнавшийся Чемпион и Актер театра Трагикомедии. Но, пожалуй, самой интересной была роль очень колоритного Вождя людоедского племени «тапи»…

«В этом эпизоде, — вспоминает М. Линецкая, — театральная природа игры Папанова обернулась кинематографической комедийностью напористо и ярко. В дымном сиянии костров, под грохот тамтама и вой музыки, вождь племени восседал и правил. Он весь лоснился и сиял — глазами, щеками, зубами, предвкушая лакомство человечиной. Он держал между пальцами сигару размером с дирижабль. Все у него было преувеличенным — и шкура диковинного зверя, слегка прикрывавшая чудовищно мускулистое тело, и ожерелье из зубов с черепом посередине, и смех, оглушительными раскатами уходящий в ущелье, — он долго там грохотал, перекликаясь с эхом…»

Фильм этот быстро сошел с экранов, критикой был признан не самым удачным (мою работу, правда, одобрили), но эти съемки были огромной радостью для меня. Сценарий Л. Зорина, молодой интересный режиссер Эльдар Рязанов, встреча на съемочной площадке с Ю. Яковлевым и С. Юрским — да к тому же первая моя серьезная работа в кино!

Э. Рязанов: «Мы поняли друг друга. Началось содружество. После «Человека ниоткуда» снял его в короткометражной ленте «Совершенно серьезно». Его и Сергея Николаевича Филиппова. Это была прекрасная пара. Потом снял Папанова в картине «Дайте жалобную книгу». И наконец — в «Берегись автомобиля».

Конечно, своим приходом в кино я обязан Эльдару Рязанову. Очень интересной для меня была роль Сокола-Кружкина в комедии «Берегись автомобиля», вроде бы и комическая, но и глубокая — на словах идейный, честный человек, а на деле — жулик, спекулянт, умелый демагог… Было где развернуться фантазии — придумать облик его, например, повязанная носовым платком голова и галифе, заправленные в носки; его черты, манеры, грубые интонации и лошадиный смех.

Однако вообще в кино в чем-то повторялась моя история с театром. Я долго не был востребован этим видом искусства, потом, после первых фильмов, меня стали приглашать исключительно на комедийные роли, и такие приглашения поступали одно за другим. Позже мне пришлось в серьезных ролях буквально преодолевать, переламывать представление о себе как о комедийном актере… Даже тогда, когда уже вышли на экраны картины «Живые и мертвые», «Наш дом», «Иду на грозу», «В городе С.».

Есть такое выражение — «мода на артиста», когда одного и того же актера снимают десятки раз подряд в похожих ролях. Герой как бы автоматически переносится из фильма в фильм, и мы видим на экранах не человеческую индивидуальность героя, а штампованный лик актера. Сам же актер попросту «изнашивается». А сколько бывало случаев, когда популярными именами спасали плохие картины?

Снимаясь часто, я больше всего боялся «износиться». И все же, если говорить откровенно, не раз снялся там, где не следовало бы. Режиссер Хейфиц как-то отозвал меня в сторонку и сказал: «Что вы делаете, ну что же вы мелькаете везде, Анатолий Дмитриевич? Мелькнули где-то, какой-то характер нашли интересный, а потом на серьезную роль вас и взять нельзя — вы уже эту краску использовали по мелочам. Берегите себя, культивируйте, и уж потом, когда придется…»

Зрителям запомнилась моя работа в кинофильме «Бриллиантовая рука». Там я задумал гротесковый характер, лобовой и примитивный. Тем, что получилось в фильме, я недоволен. Видимо, было несоответствие образа с моими внутренними и внешними данными. Обидно, что зрители часто вспоминают среди других моих работ именно эту… Вообще мне не слишком интересно воплощать на сцене и на экране персонажей, для изображения которых требуется какая-то одна краска. Я всегда старался этого избегать. В «Родной крови» я играл отца, оставившего семью в трудные годы во имя собственной карьеры, — роль отрицательная, эпизодическая. Он должен был подчеркивать достоинства положительных героев, в первую очередь главной героини — эту роль блистательно исполняла Вия Артмане. Она играла жену моего персонажа и мать его детей. Но мне хотелось показать хотя бы начало его прозрения, понимания своей неправоты — ведь после смерти его бывшей жены он видит, какое тепло, какая любовь были в семье, где его, родного отца, заменил детям другой человек. Я придумал герою облик, жесты, интонации, которые работают на впечатление о нем как о человеке ограниченном, черством, эгоистичном. Он тщательно подстрижен и выбрит, жестикулирует однообразно, говорит монотонно — но красиво, грамотно, как опытный юрист. Создается образ человека-машины. Однако — то голос дрогнет в разговоре с человеком, заменившим его детям отца, то слишком уж пристально начинает вглядываться в него, будто силясь понять что-то…

М. Линецкая: «Артист идет к объяснению поступков своего героя путем сложным, окольным. И там, за околицей прямолинейных решений, мы видим не схему отрицательного злодея, железобетонно противостоящего добру, а человека, вызывающего не только презрение и осуждение, но и жалость, но и желание в собственной жизни сделать некоторые коррективы. Столкнувшись с истинной любовью, бескорыстием и преданностью, отец начинает понимать, как мелко, тоскливо, подло прожил свою жизнь, собственной рукой оттолкнув подлинное счастье.

Папанов вошел в фильм мягко. Он как бы притушил все буйные актерские краски свои, сыграл роль под сурдинку. Он обнаружил глубинный пласт образа, и второстепенный, весьма схематичный персонаж обрел черты жизненной достоверности».