Анатолий Папанов - Холодное лето

— чтобы, если вы пришли смотреть, скажем, Чехова, к концу представления не заглядывать в программу, лихорадочно соображая: а где же, собственно, Чехов?

— чтобы иногда на сцене был старый добрый занавес и еще — хотя бы время от времени (да простят мне режиссеры такой консерватизм!) из оркестровой ямы слышалась бы специально написанная музыка, исполняемая на всамделишных скрипках и фаготах.

— чтобы…

Впрочем, я, кажется, сбился с пути и перепутал адресатов, к которым посылаю пожелания. Ведь это все, оказывается, опять зависит от нас, от театра…

Я желаю всем, чтобы комедийные фильмы и спектакли были смешными. И не только за счет погонь, эффектных драк и головокружительных падений. Я бы предложил равняться на Эльдара Рязанова: он не без успеха пытается делать комедию проблемной, серьезной по существу затрагиваемых жизненных пластов, одновременно не лишая ее изящества, легкости, остроумия.

И пусть проблема «лишнего билетика» у театрального подъезда никогда не будет решена!

Мне, конечно, грех жаловаться на свою актерскую судьбу. Но все же я еще не сыграл тех ролей, о которых мечтал. И я понимаю, что частое исполнение мною комических и острохарактерных ролей, озвучивание разных хищников в мультипликации отдалило от меня то, что так хотелось бы сыграть.

Что это за роли? Их не так уж мало.

Я с радостью бы расширил свою галерею чеховских ролей.

Мне долго думалось об Арбенине — да простят мне эту дерзость зрители и критики. Очень хотелось сыграть Макара Девушкина из «Бедных людей» Достоевского. Мечтал о героях Хемингуэя, о Ричарде III, Короле Лире, Тартюфе…

Были в моих творческих мечтах поначалу Хлестаков, потом Каренин. Но увы… Мечты эти не превратились в действительность. Что делать? Хочется мне взять роль, милую сердцу, и подготовить моноспектакль для филармонии, в зале Чайковского. Так когда-то воплотил свою мечту в действительность Всеволод Аксенов, поставив «Пер Гюнта». Он обогатил нас своим пониманием драматурга Ибсена и композитора Грига.

А как интересны в смысле неожиданного раскрытия актерских индивидуальностей моноспектакли В. Рецептера «Гамлет» или С. Юрского «Евгений Онегин» и «Граф Нулин»! Я мечтаю о таком вечере. Может быть, удастся сделать «Ричарда I». Шекспира в сопровождении классической музыки.

Мне хотелось бы и на телевидении попробовать это сделать.

Я люблю лирические, романтические произведения. Может быть, потому, что наш театр — театр Сатиры, — нам этого в нем не достается. Вот поэтому я говорю о Тургеневе, Горьком, Герцене, Достоевском. У них очень много для меня как актера характеров, которые мне в театре никогда не придется играть.

Несостоявшиеся судьбы у Достоевского, боль и крик души, тоска по прекрасной жизни, не получившая ответа любовь — этого мы в театре Сатиры не играем. Может быть, мы и не умеем, даже наверное не умеем, но актер на то и актер — он хочет попробовать ранее не изведанное.

Как-то не сладилось у меня с «театром одного актера», а думалось и об этом. Я не удовлетворен тем, что делаю на эстраде, в концертах. Мой труд здесь представляется мне днем вчерашним. А было благое начинание, которое почему-то заглохло: в Центральном доме работников искусств, в Москве, намечалось создать постоянно действующий так называемый «Театр несыгранных ролей». Название немного отдает комплексом неполноценности, но замысел был верный: дать возможность актерам готовить моноспектакли и спектакли малых форм. С большим успехом это удалось сделать лишь известной вахтанговской актрисе Галине Пашковой, которая создала спектакль-концерт «Я — Бертольд Брехт», в котором художественное слово, актерское воплощение, исполнение знаменитых брехтовских «зонгов» объединились в целостное представление. Кто-то предложил позже назвать эту актерскую студию-лабораторию театром «Мечтатель». Это было ближе к истине: все актеры мечтают о какой-то заветной роли, но как часто мы ограничены спецификой театра, где мы служим, отголосками прежних своих ролей, да мало ли чем еще… Будь у нас возможность воплощать свои мечты — в выигрыше был бы и артист, и зритель.

Александр Прошкин, кинорежиссер : «С фильмом «Холодное лето пятьдесят третьего» мне пришлось поездить и по нашей стране, и за океан. За три первых месяца проката картину посмотрели 34 миллиона зрителей, и я с уверенностью могу удостоверить, что все они оказались горячими и верными поклонниками творчества Анатолия Дмитриевича Папанова. Дальнейшие встречи с его почитателями меня уже перестали удивлять — я понял, что он был поистине народным артистом. Впрочем, с большим волнением я и мои товарищи убедились в том, что и в далеких США кинозрители реагировали на творчество Папанова доверительно и сердечно.

Дело в том, что я впервые встретился с Анатолием Дмитриевичем на съемках этого фильма. Мы были знакомы, но настоящее знакомство людей наших профессий состоит только в непосредственной творческой связи. Светские поклоны и кивки мало что значат. Забегая вперед, признаюсь, что работа с Папановым — одно из сильнейших впечатлений моей жизни. И не только работа…

Стараюсь снимать вообще никому не известных актеров. Скажем, в телесериале «Ломоносов» занял много талантливых людей, «обнаруженных» в провинции, совершенно не известных в Москве. Но приходилось работать и со многими именитыми мастерами театра и кино. Встречи с Папановым не то чтобы побаивался, но казалось, что уж очень он знаменит, имеет громкое имя в искусстве. Было даже смутное ощущение, что есть в нем некая отчужденность от малознакомых людей, подозрительность и, вы уж меня простите, не хочу кривить душой, — самодовольство. Словом, надумал я себе встречу с этаким «волком» от искусства. А выяснилось, что передо мной — поразительно тонкий в общении, до щепетильности деликатный человек, скромный до ранимости. Что касается бремени всенародной славы, то нес он его с достоинством, считая, что эта слава обязывает, а звание «народный артист» означает принадлежность своему народу.

В процессе съемок мы убедились, что это значит. Снимали натуру в Карелии, в ста восьмидесяти километрах от Петрозаводска, в довольно глухой деревне, расположенной на полуострове. Неделю работали нормально. Жители нам по мере сил помогали. И никаких неожиданностей не предвиделось, поскольку деревня изолирована с трех сторон водой. Через неделю наступает первый съемочный день А. Д. Папанова. Он приехал вовремя, начинаем снимать, и… Ничего не могу понять: куда ни направим камеру, в видеоискатель лезут посторонние лодки. Много моторок. И все движутся в нашем направлении. А какие могут быть моторки в пятьдесят третьем году? Стреляем из ракетницы, кричим против ветра в рупор — бесполезно: со всех сторон на нас несутся моторные лодки. Приближаются, причаливают, и мы видим: в каждом суденышке по два-три ребенка с дедом или бабкой, в руках у каждого ребенка почему-то книжка или тетрадка. И все, оказывается, приехали на встречу с «дедушкой Волком». Мы сдались и прервали съемки. Правда, киношная администрация в свойственной ей суровой манере попыталась применить «прессинг по всему полю», но вмешался Анатолий Дмитриевич: «Что вы, что вы! Давайте лучше соберемся как-то вместе!» Собрались, рассадили детей. Он каждому что-то написал, для каждого нашел свои слова. Я наблюдал эту сцену, забыв о дорогой цене сорванного съемочного дня. Видел по лицам этих детишек, что они на всю жизнь запомнят встречу с человеком бесконечно доброго сердца. И главное — видел лицо этого человека. Не забыть до последнего моего часа…