Петр Панчевский - Огненные дороги

Сведения пастуха о расположении пулеметов и его настойчивое предложение провести отряд скрытым путем к занятому противником селу вызвали подозрения у некоторых из отряда, и прежде всего у командира Стефана Бонева.

Положение было напряженным. Люди нервничали. Марин Шейтончев расплакался и в страхе закричал: "Зачем умирать здесь зря?.." У меня еще не было ни большого жизненного, ни тем более военного опыта, но я понимал, что Марин трус и паникер и что его поведение может плохо повлиять на неустойчивых людей в отряде. Я назвал его перед всеми трусом и приказал молчать, пригрозив расстрелом за неисполнение приказа.

Пока обсуждали положение, начало темнеть. Пастух пошел в село, и у меня мелькнула мысль, что он может нас выдать. Почувствовав колебания командира, я спросил:

- Сколько потребуется времени расчету пулемета, чтобы подготовиться к ведению стрельбы в обратном направлении?

Ответы были разными. Самым правдоподобным показался мне ответ Сандо Микина - три - пять минут. В наших спорах предложения Сандо всегда отличались смелостью. Он без колебаний хотел принять предложение пастуха, обещавшего скрытно провести нас к пулеметам. Сандо просил разрешить ему с двумя-тремя бойцами из отряда пойти в село и захватить пулеметы. У меня все определеннее складывалось мнение, что если бы командиром был он, а не Стефан Бонев, то мы к этому времени уже разбили бы противника. Я обратился к командиру:

- Если через три минуты можно открыть огонь из пулеметов в другом направлении, незачем больше ждать. Нужно немедленно наступать! Воспользуемся темнотой, скрытно приблизимся к огневым точкам и одним рывком овладеем ими.

Я решил действовать - встал и пошел. Сандо Микин поднялся вслед за мной. Пошли и другие. Все двинулись вперед, но в это время противник открыл огонь, над нашими головами засвистели пули. Мы еще находились на пологом обратном скате, и пули никого не задели. На минуту залегли. Пулеметы вдруг смолкли и больше не стреляли.

Колебания командира и слабая дисциплина замедлили наши действия, и мы упустили момент. Кто-то все же сообщил Гашевскому о нас, и он теперь знал наши силы и местонахождение. Чтобы расчистить себе путь и припугнуть нас, он приказал дать несколько очередей в нашу сторону. Прикрываясь ночной темнотой, противник отошел на юг.

Мы продолжали наступление и к двадцати двум часам вошли в село, но солдат там уже не застали. Крестьяне сообщили, что после стрельбы они отошли в южном направлении.

В селе мы встретили пастуха, который хотел провести отряд в тыл вражеским пулеметчикам. Он упрекнул нас в том, что мы его не послушались: ведь если бы мы сделали так, как он предлагал, Гашевскому не удалось бы уйти и он попал бы к нам в плен. Пастух был прав, и я был убежден, что говорил он совершенно искренне. Больше того, этот человек имел военную подготовку, отличался смекалкой и очень хотел нам помочь. Жаль, что не запомнил его имени.

Буржуазия тоже не дремала. Она упорно распускала слухи о том, что идут войсковые части из Врацы, Лома и даже из Южной Болгарии. Эти слухи оказывали отрицательное влияние на колеблющихся.

Утром 27 сентября мы получили приказ Пурчева: "Бутанскому отряду остаться в Оряховской околии и пресечь попытки фашистов поднять бунт против народной власти!"

К обеду мы прибыли в Хайредин и предполагали там остановиться, но к вечеру нам сообщили, что в селе Сырбеница (теперь Софрониево) фашисты захватили власть, прогнав наших людей.

Отряд отправился в село Бутан. Людей в отряде осталось гораздо меньше. Ушли такие, как Марин, который плакал возле села Монастырище. Не помню как, но исчез и сам командир. Командование приняли мы с Благоем Ивановым. Отряд пополнился несколькими добровольцами. Мы взяли двух хороших коней у самого богатого кулака Тончо Вырбина и направились к Сырбенице, находившейся примерно в трех километрах.

К 23 часам переправились через Огосту и вошли в село. Ночь была лунная, кругом царила тишина. Перейдя реку, мы стали искать наших ребят по дворам и по неопытности открыли беспорядочную стрельбу. По мере приближения к центру села стрельба усиливалась. Создалась угроза, что повстанцы поранят друг друга.

С трудом прекратили огонь. К двенадцати часам ночи заняли общину, но там никого не нашли. Председатель революционного комитета Димитр Димчев спрятался. Послали его разыскивать, и вскоре он с группой людей предстал перед нами.

Как оказалось, после ухода отряда Пурчева Димчев поддался слухам, распускаемым представителями буржуазных партий в селе, и, вместо того чтобы проявить революционную активность, покинул общину. Фашисты, однако, ввиду неясности обстановки побоялись захватывать власть, но их подрывная деятельность и угрозы жестоко расправиться с повстанцами сделали свое дело. Среди наших товарищей царили неуверенность, смущение и страх.

Многие оказались неспособны к решительным действиям.

Мы приказали Димчеву держать власть в селе и предупредили, что, если он опять покинет общину, отдадим его на суд товарищей.

Той же ночью мы возвратились в Бутан. Немного отдохнули. Утром 28 сентября по селу распространился слух, будто город Фердинанд захватили фашисты. Мы с Благоем Ивановым не смогли собрать весь отряд и лишь с 30 бойцами двинулись в направлении Хайредина. Поздно вечером остановились возле села Бызовец, в восьми километрах севернее Хайредина. Кроме повстанцев из села Бутан с нами шли добровольцы из Хайредина и села Бызовец.

Обсудили положение. Полученные сведения подтвердили слухи о том, что центр восстания - город Фердинанд пал и повстанцы отошли к югославской границе.

Благой Иванов предложил и нашей группе двигаться к югославской границе. Товарищи колебались. Спас Стоиков, земледелец из Бутана, сказал:

- Благою и Петру легко предлагать идти в Югославию: они молодые, у них нет ни жен, ни детей, а для нас это не так просто. Мы останемся здесь. Если придется умереть, то умрем вместе со своими семьями.

Стоиков выразил общее мнение, и наши усилия убедить всех в необходимости пойти с нами к границе оказались напрасными.

Все единогласно решили, что я и Благой Иванов направимся к границе, а остальные возвратятся по домам. В случае ареста договорились обвинить во всем меня и Благоя. Попрощались, и в ночь на 29 сентября мы с Благоем на лошадях двинулись к Берковице. Кони были хорошие, и часа за три мы отмахали около 60 километров. На рассвете остановились в густом лесу где-то между селами Ерден и Студено-буче. Решили днем не продвигаться, пока не выясним обстановку. Мы очень устали и хотели спать. Благой предложил мое поспать, а сам вызвался подежурить. Через два-три часа он обещал разбудить меня, чтобы я его сменил. Когда же я проснулся, было около четырех часов дня, а Благой спал возле меня. Рядом мирно паслись наши кони.