Владимир Герлах - Изменник

Розен схватил Галанина за плечи: «Друг мой, значит все таки опять вместе! Это меня со всем мирит. Едем в Б. Мы им покажем всем и этому ослу и партизанам. Нет, я право даже доволен теперь, будем подальше от начальства. Ну, а как же с твоим отпуском? Поезжай, брат, сразу, как мы приедем на место, я тебе дам сколько ты хочешь, не забывай, что я опять твое начальство и к тому же областной комендант, все могу!» Галанин смеялся: «Да, забыть невозможно, а относительно отпуска — о нем поговорим в Б. Кстати, я принес почту, тебе куча писем, а мне только одно и то не знаю от кого. Отправитель какой то доброжелатель. Какая то чепуха. От жены опять ничего. Ну, почитаем, что этот доброжелатель пишет?»

Письмо было анонимное, листок бумаги, исписанный мужским почерком по старой орфографии: «Глубокоуважаемый Алексей Сергеевич! Считаю своим долгом уведомить вас, что ваша жена, Мариэта Петровна, потеряв всякий стыд и совесть, открыто живет с вашим столовником Владимиром Борисовичем Алексеевым. В вашем несчастье вам очень легко будет убедиться, если вы неожиданно вернетесь домой и зайдете в вашу спальню после полуночи. Тогда вам будет нетрудно накрыть вашу жену в небольшой, но очень теплой компании на вашей супружеской кровати. Добавлю, что эта измена вашей жены далеко не первая и еще до войны вы носили большие рога, которые вы один не замечали и над которыми смеялась вся русская колония. А ваши посылки приходят очень кстати, чтобы подкрепить Алексеева во время его медового месяца. Итак вы предупреждены и вам остается только действовать, чтобы положить конец этому прелюбодеянию. Ваш доброжелатель».

Галанин дна раза прочел письмо и тяжело задумался. В том, что доброжелатель писал правду он не сомневался. Он вспоминал ухаживания Алексеева и других знакомых холостяков за хорошенькой Мариэтой. Вспоминал ее флирт со всеми сразу. Проводы на вокзале, когда он уезжал на фронт, особенно врезались ему в память, когда Мариэт взяла под руку Алексеева, прижалась к нему и пошла к выходу с вокзала, не дожидаясь отхода поезда, он вспоминал ее письма, которые становились все реже и суше, где она вспоминала Алексеева, который ее «утешает»… и потом это молчание в течение двух месяцев. Да этот негодяй, написавший анонимное письмо, писал правду, и правда было и то, что уже до войны он один не видал, вернее, не хотел видеть свои рога.

Внезапно, покраснев, с чувством отвращения к самому себе, он вспомнил, как часто, уходя в ночную смену, он знал о том, что Мариэт собиралась в кино с одним из его знакомых. Он брал свою сумку с бутербродами и прощался с Мариэтой, которая пудрилась перед зеркалом. «Ну, моя маленькая, не скучай и веселись». Мариэт для вида протестовала: «Но это будет немного неудобно… я одна… с холостяком, что скажут соседи?» Потом скоро соглашалась, что ей будет скучно… такой длинный вечер.

Однажды вернувшись усталым после утомительной бессонной ночи, Галанин нашел в пепельнице окурок папиросы, из тех, которые всегда курил Евтушенко, другой их столовник. Он разбудил Мариэту, которая спала крепким утренним сном, потребовал объяснений. Сонная Мариэта возмущенно оправдывалась: «Это глупо, мой дорогой, как ты можешь так думать, ты меня оскорбляешь! Это я курила, чтобы уснуть, попросила папироску у Евтушенко, потому что не могу курить твой ужасный табак. Ты несправедлив к своей маленькой жене». Она плакала от унижения, или от страха, и Галанин просил у нее прощения и целовал и ласкал ее красивое тело. А потом снова колебался и мучился от сознания той сети лжи и грязи, в которой ему приходилось барахтаться.

Он машинально потер свой лоб и тяжело вздохнул: какую подлую роль он играл, когда пользовался распутством своей жены, потому что он этим пользовался. И Евтушенко и Алексеев все свои заработки оставляли у Мариэты, покупая вино и пирожные, делая дорогие подарки. Вино и пирожные уничтожались в их доме и Галанин принимал участие в этих пирушках. Галанин застонал от стыда и злобно скомкав письмо, бросил его в угол.

Розен перестал читать свои письма и с удивлением посмотрел на своего друга: «Плохие новости?» — «Да нет… ерунда… подлые сплетни… представь себе, какая то сволочь написал мне, что моя жена мне изменяет… в своей Мариэте я уверен, она неспособна на такую грязь!» Розен задумчиво посмотрел в бегающие глаза Галанина: «Уверен? Нет, брат, сейчас нам, мужьям, нужно быть готовыми ко всяким неожиданностям. Вот, например, моя жена… у нас двое детей. Она всегда была образцовой женой и матерью. И вот, брат, побывал я в отпуску и прямо не узнал ее, красится, на вечере у знакомых бесстыдно кокетничала с молодыми офицерами, я ей дома сделал замечание, и что же ты думаешь? вдруг начала надо мной смеяться и так двусмысленно, говорила, что она молода и вовсе не хочет быть монашкой. Плохо, совсем плохо, так я и уехал, и совсем неуверен, что она не изменяет мне, впрочем и я тоже вдали от нее!»

Он махнул рукой и разорвал конверт письма, которое лежало перед ним. Из него выпал другой запечатанный конверт: «Что это значит? Алексею Сергеевичу в собственные руки. Это тебе. Что за ерунда? пишет какой то унтер офицер Коль, полевая почта 3242. Обожди. Ну да это из городской комендатуры К… помнишь, где мы выпили с тобой 20.000 литров водки. Хм… держу пари, что это пишет какая нибудь женщина, судя по почерку. Я, знаешь, писал недавно Шуберу, коменданту, мы оба из Берлина… ну вот там, наверное, узнали русские, я ведь кланялся этой Вере, помнишь, в которую я тогда влюбился. Да, ну что же мне с тобой делать?.. на бери».

Галанин с сомнением посмотрел на серый конверт: «Странно… опять, наверное, какая нибудь неприятность, и кто бы мог мне оттуда писать, ведь там у меня никого нет». Он разорвал конверт. Вынул два листочка плохой обверточной бумаги, исписанных крупным как будто детским почерком, фотография выпала и упала под стол, он ее поднял и, внезапно побледнев, узнал в улыбающейся лукавой улыбкой женщине, лицо молодой вдовы, с которой он провел остаток ночи в городе К, полном запаха цветущих лип и речной свежести.

Машинально он прочел на обороте фотографии: «Уехал ты далеко, забыл давно меня. Так на, возьми ты фото в руки и вспомни, кто любил тебя. 8 января, 42 года. Нина Сабурина». Розен смотрел через плечо друга: «Ага, вот и Нина, та, которая тебя целовала на площади. А ничего… хороша. Одна улыбка чего стоит. Ну и что же скажет на это твоя жена, в которой ты так уверен?»

Галанин сердился: «Подожди, дай прочесть». Морщась, вслух он прочел письмо: «Наш многоуважаемый и дорогой господин Галанин! Мы, известные вам, Нина, Вера, дядя Прохор, тетя Маня, Столетов и Шаландин узнали от господина Розы, что вы живы и здоровы и очень рады и счастливы. Не серчайте на меня, что я решила вас побеспокоить, но написать мне вам надо беспременно, чтобы просить у вас заступы и помощи.