Владимир Герлах - Изменник

Еременко молчал, Галанин подошел к окну смотрел как над полицией на весеннем ветру полоскалось русское трехцветное знамя, выцветшее на солнце, подозвал Еременко: «Смотрите, наше русское знамя, которому служили верно наши предки и которому вы изменили, Еременко! Изменили тоже нашим павшим боевым соратникам, погибшим в боях против большевиков. Теперь я понял, наконец, почему вы приехали сюда. Что же, посмотрим… Я вас не выдам и вас не арестую, я вам даже дам возможность поскорее уйти к вашим партизанам. Помогу! Чтобы у вас слова не расходились с делом. Но помните одно! Попадетесь мне в руки, не ждите пощады. А теперь убирайтесь! И не пейте, раз не умеете держать язык за зубами, трепло несчастное!» — «Господин лейтенант, я не позволю!» — «Я вам не позволю… Молчать! Советую не выводить меня из терпенья, иначе я буду говорить с вами иначе! Вон!»

Еременко повернулся и вышел на кухню, где столкнулся с испуганной Верой, кивнув головой выбежал на крыльцо. Галанин, который шел за ним, удивился: «Вы, Вера? Когда вы вернулись?» Вера смущенно улыбнулась: «Уже давно…». — «Уже давно! Значит вы все слышали!» Галанин схватил ее за руку потащил в столовую, усадил на диван: «Вот что, вы ничего не слышали… вернее вы должны молчать, чтобы никто не знал об этом скандале! Этот идиот поставил меня в ужасное положение. Главное чтобы никто не знал!» Вера с удивлением посмотрела на расстроенного Галанина: «Не бойтесь, я буду молчать, только я хочу вас просить, не наказывайте Еременко, ведь он не виноват, что так думает!..» — «Вот, вы всегда такая — просите пощады для виновных. Тогда… теперь… хорошо, не накажу, хотя признаться его нужно, по крайней мере выпороть! Черт с ним! Но скажите, Вера, неужели вы считаете, что он прав, и я в самом деле изменник?» Вера подумала и ответила дипломатически: «Нет не прав, вы в самом деле с юридической точки зрения им быть не можете!» — «Ну вот, слава Богу, хоть вы можете рассуждать логически. Спасибо, Вера!»

Вера удивилась и всю ночь, когда просыпалась, а просыпалась она часто, думала за что ее благодарил Галанин. Наконец уже под утро поняла, что несмотря на все свои ухищрения Галанин не мог не мучиться и попрежнему был страшно одинок в своей борьбе с самим собой!

На другой день Галанин остался в городе и с утра работал в своем кабинете, прислушиваясь к разговору с посетителями в приемной. Он молча подписывал бумаги, которые приносил ему мрачный Еременко, бросал односложные замечания и рассеянно читал служебную почту, которую доставили из городской комендатуры. Было и частное письмо от Розена, который делился с ним своими переживаниями: «Я не скучаю, дорогой Алексей, не скучаю потому что работы много и, кроме того, потому что влюблен теперь уж окончательно. Она божественна, я от нее без ума и, каюсь, начинаю в ее объятиях забывать, что я женат и что у меня есть дети. Брюнетка с огненными глазами и с телом как у античной богини, словом, я погиб? А ты? неужели до сих пор живешь монахом? Тебе ведь легче заниматься этими глупостями, так как ты почти свободен!»

Галанин улыбнулся, представляя себе Розена в объятиях голой брюнетки, потом задумался и вздрогнул когда прочел конец письма: «Неприятная новость — наша Шурка исчезла сегодня утром. Искал ее по всему городу поднял на ноги нашу и русскую полицию, безрезультатно. Пропала без вести. Говорила она мне часто, что хочет поехать к тебе! Но я, помня твою просьбу, ее отговаривал. Вот я и думаю, м. б. она у тебя? Тогда сообщи немедленно. А пока желаю тебе всего хорошею, не скучай… летом наверняка поедем опять воевать, а пока торопись жить и брать от жизни все, что она может тебе дать. Бери пример с меня. Твой Эмиль фон Розен».

Последняя новость была, в самом деле, неприятная. Конечно, ей стало скучно жить среди немцев и она вернулась к своей прежней бестолковой жизни. Напрасно он не взял ее с собой, когда получил назначение, ему не было бы скучно и за ней бы присмотрел. Потом пришел Шаландин со своим докладом. «Тут один наш человек сообщил, что мало их там осталось, каких нибудь сто человек, остальные передохли. Если я возьму с собой сто полицейских, а вы уговорите Шубера дать хотя бы пятьдесят немцев, всех прихлопнем. Одну дорогу мы уже знаем прямо на мост, а другая идет от Озерного через болота вброд. Это нужно будет еще определить… найдем, тогда ударим, а?» Галанин кивал головой: «Обязательно. Удивительно, что до сих пор нам не удалось найти эту дорогу, ведь знают некоторые жители Озерного… да и их староста. Все отнекиваются. Между прочим, этот Станкевич! Знакомая морда! Где то я его видел, но где? не могу припомнить…»

Шаландин рассмеялся: «Неужели забыли? Помните, когда вы его поймали с жидом Херцом? Вы его еще приказали выпороть!» Галанин вскочил: «Неужели Савка?» — «Он самый, ваша порка пошла ему впрок. Стал прекрасным старостой! в пример всему району и партизанов не боится. Живет себе в Озерном и в ус не дует!» — «Да… и в ус не дует… Вот это мне как раз и не нравится. Не нравится мне, что он живет в самом опасном месте и все время чистым из воды выходит. Я у Шульце прочел все его показания. Сведения о численности партизанов, их вооружение и фамилия папаши. Но эти сведения до сих пор не проверены. Относительно папаши, мне наплевать кто он: Соболев или Лисицын. Об его налетах Савка сообщает только тогда, когда партизаны уже учили, после того как они убили наших зондерфюреров и полицейских, после убийства семьи Егорова, никогда раньше не предупредил ни жертв, ни нас. И это мне совсем не нравится… все мрак и неясности, а что если наоборот? если он этим бандитам служит, а нас, дураков, за нос водит? но рано или поздно я его поймаю и тогда… Когда вы отправляете на Озерное вашу разведку?»

— «Часа через два, едут на подводах! Самые отчаянные головы с Жуковым останутся там денька два». — «Хорошо с ним я пошлю Еременко».

Когда Шаландин ушел, Галанин вызвал к себе Еременко, объяснил ему задание: «Значит вы поняли… войдите в доверие к Станкевичу, напейтесь с ним, скажите ему, что вы хотите перейти к партизанам и попросите его помощи. Если он попадется на удочку, арестуйте его и гоните сюда, я с ним дальше сам объяснюсь! До свиданья, я на вас надеюсь и хочу верить, что ваши вчерашние слова не были сказаны серьезно и что вы все таки теперь опомнились, забыли всю эту ерунду?» — «Нет, все помню, готов все повторить!» — «А? ну что же… Тогда вы должны помнить и то, что я вам говорил: я вас туда к ним сам отправляю, подумайте еще раз серьезно о той непоправимой страшной глупости, которую вы собираетесь сделать, взвесьте все, за и против, и поступайте согласно вашей совести, и если вы мне измените все таки, перейдете к ним, не попадайтесь мне в руки… поймаю — повешу!»