Нина Воронель - Незабываемые встречи

Всех этих подробностей К.И.конечно не знал, - я стеснялась открывать ему нищенскую подноготную нашего быта, - но понимал, что мы страшно нуждаемся. Игрунчик по природе, он любил превращать вручение мне денег в театр одного актера. Мы обычно располагались с моими листочками в столовой, попивая при этом чаек с печеньем, и по окончании работы К.И.выходил в свой кабинет, откуда возвращался бочком, изображая крайнее смущение, медленно подходил ко мне, как бы не решаясь, а потом быстрым движением совал мне в ладонь свернутую в трубочку банкноту. Глаза его при этом сияли - вот, дескать, какой я молодец, ехал на ярмарку ухарь-купец!

Также сияли его глазачерез несколько лет, когда в сиреневомдвухтомнике Оскара Уайльда после длительной борьбы был опубликованмой перевод "БалладыРедингской тюрьмы".

- Ну, молодец я или нет? - ликовал К.И.- Разве я не обещал, что мы ихвсех победим?

Начто я, изрядно к томувремени осмелевшая, парировала:

- Были бы вы молодец, им не удалось бы вашу вступительную статью из двухтомника выбросить.

Незнаю, как К.И.пришла в голову фантастическая идея предложить мне переводить знаменитую Уайльдовскую «Балладу», мне - двадцати­трехлетней провинциальной дурочке, только-только закончившей физико-математический факультет Харьковского Университета. Теперь эта идея представляется мне в каком-то смысле не менее опасной, чем тайная переписка с Зеевом Жаботинским. Ведь по существовавшей тогда (да, думаю, и сейчас) казенной табели о рангах за маститых писателей полагалось браться людям маститым же - зрелым, умелым, зарекомендовавшим себя предыдущими достижениями.

Теперь уже не узнать, чувствовал ли себя К.И.рядом со мной Пигмалионом, или хотел насолить сыну Коле, жаждавшему этот заказ от него получить. Нокакова бы ни была причина, он сказал мне однажды небрежно ,как бы между прочим:

- Нехотите попробовать перевести одну вещицу для сборника Оскара Уайльда, который я составляю?

- А что именно? - спросила я, припоминая все то из Уайльда, что я знала и любила, - "Кентервильское привидение", "Как важно быть серьезным", а может, "Портрет Дориана Грея"? Но чего вдруг - ведь я не переводила npoзyl

- «Балладу Редингской тюрьмы" - ответил К.И. и яонемела. "Баллада" уж точно была мне не по зубам.

Уловив смятение на моем лице, К.И.тут же начал играть со мной в кошки-мышки:

- В чем дело? Чего вы испугались?

- Да кто мне позволит?

- Что значит - кто, если я вам предложил! Ведь это задачав вашем вкусе -взяться за то, что у других не получилось.

- А вы не боитесь, что и у меня не получится?

- Чего мне бояться? Это вы должны бояться. Мне что - если у вас не получится, я ваш перевод невозьму. Зато, если получится, я вас в обиду не дам.

И я согласилась - сдуру, конечно, совершенно не представляя, в какую петлю лезу. Ведь не случайно никому до тех пор не удалось передать музыку и значительность Уайльдовского стиха - дело в том, что английская баллада должна вместить все свои красоты в очень короткую строку, параметры которой продиктованы особенностями английского языка, по сути своей односложного. В нем почти все слова ударные, они следуют друг за другом, как на параде, отбивая чеканный шаг.

Русский же язык по природе своей многосложный, с малым количеством ударений, гибкий, плавный, струящийся, словно ручей по камешкам. Он совсем не стремится ставить точки над и - недаром в русском языке нет и с точкой. Какая это была мука - втискивать длинные текучие русские слова в короткую чеканную строку баллады! И какое наслаждение!

Когда я принесла К.И.перевод первой главы, у меня от волнения опятьоткрылась закрывшаяся было язва. Сначала он велел мне прочесть отрывоквслух. Услышав строки:

«Ведь каждый, кто на свете жил

Любимых убивал.

Один жестокостью, другой

0травою похвал.

Коварным поцелуем трус.

А смелый наповал»,

он радостно потер руки,обращаясь к невидимой аудитории - мол, я же говорил!

А когда я прерывающимся голосом прочитала:

"Некаждый должен видеть высь,

Как в каменном кольце,

И непослушным языком

Молиться оконце ,

Узнав Каиафы поцелуй

Настынущем лице."

К.И.выхватил у менярукопись и начал жадно ее читать. Чемдольше он читал, тем безудержнее былаего радость:

- Ох, эти провинциальные еврейские девочки! Начто только они неспособны! Валяйте, переводите дальше!

И я отправилась в дальнейший путь. Я билась над переводом "Баллады" два с половиной года, а ведь текст там вовсе не длинный - всего 660строк.

Заэто время мне посчастливилось попасть в Литературный Институт - клянусь, положа руку на сердце - безо всякой протекции. Я ни слова не сказала К.Ио своей попытке прорваться в недоступный питомник советских писателей, куда евреев не принимали принципиально. Стыдно признаться, но мне не столько нужно было литературное образование, сколько полагающаяся студентам московская прописка.

И мне опять повезло -в тотгод в Литинституте впервые открыли переводческое отделение, и в эту щель немедленно просочилась горсточка моих соплеменников, включая и меня. Поскольку подправить свое образование мне тоже было невредно, я со страстью погрузилась в захватывающий мир людей, живущих словом, рифмой, строкой.

Однако открывшийся передо мной праздник литературной богемы ни на йоту не помешал главному делу моей жизни - переводу "Баллады". Что бы я ни делала - слушала ли лекции, читала ли тайно ходившие по рукам сборники Цветаевой и Мандельштама, - какая-то часть моей души постоянно прокручивала магнитофонную запись очередной строфы, перебирая, прослушивая, облизывая, отбрасывая и нанизывая слова-слова-слова.

Слова перекатывались у меня в мозгу, как морские камешки в прибрежной полосе, то и дело перестраиваясь, меняясь местами, образуя все новые и новые узоры. И вот через два с половиной года я положила перед К.И.готовый перевод. Он пробежал его глазами и "попробовал на зуб":

"Пускай до страшного суда

Лежит спокойно он,

Пусть не ворвется скорбный стон

В его последний сон,

Убил возлюбленную он

И потому казнен.»

Прочитав эти строки, К.И.произнес то ли торжественно, то ли игриво:

- Клянусь, я заставлю их это напечатать!

Увы, у него были причины сомневаться в том, что «они» напечатают мой перевод. К тому времени, как я закончила работу над «Балладой», К.И. уже не владел ситуацией - «они» умудрились выжить его, выбросив из сборника его вступительную статью, слишком уж была она хороша и фривольна для чопорного советского слуха. Так что он уже не был составителем двухтомника - уж не знаю, сам ли он отказался или «они» его разжаловали, но не он уже решал судьбу моего перевода.