Николай Ховрин - Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями)

Мой сосед находился в подавленном состоянии. Но я постепенно заставил его разговориться и узнал, что произошло в Гельсингфорсе после отъезда нашей делегации.

5 июля Центробалт совместно с судовыми комитетами всех кораблей вновь принял резолюцию с требованием отнять власть у Временного правительства. В тот же день, несмотря на то что в Гельсингфорсе уже знали об усиления контрреволюции в столице, ЦКБФ издал приказ считать недействительными все распоряжения, поступающие из Петрограда за подписью помощника морского министра Дудорова.

В Петроград на эсминце «Гремящий» была послана вторая делегация. Возглавил ее Дыбенко. Вошел в нее и Магнитский. Однако едва корабль бросил якорь, явились вооруженные юнкера и арестовали делегатов...

После июльских событий «Кресты» были переполнены. В одиночные камеры стали помещать по двое. Так вот и оказались мы с Магнитским вместе. Ему принесли матрац, одеяло, подушку. Постель разложили на полу. Он кипел от негодования и все время чертыхался. Я не удержался от того, чтобы не позлорадствовать над ним:

— Никак не пойму, за что же тебя твой дорогой Александр Федорович Керенский в тюрьму посадил?

В ответ Магнитский разразился новым потоком брани. Не прошло и трех дней, как его освободили. Нас, большевиков, власти не торопились выпускать. Напротив, в тюрьму поступали все новые товарищи.

На одной из прогулок я встретил Павла Дыбенко. Что-нибудь нового он сообщить не смог. Через несколько дней в «Кресты» доставили схваченных в Гельсингфорсе Антонова-Овсеенко и Михаила Рошаля. Они рассказали, что волна

[117]

репрессий докатилась и до столицы Финляндии. Приказом Керенского Центробалт распущен, и должны состояться новые выборы его. Военно-морской министр потребовал, чтобы команды кораблей арестовывали всех, кто призывает к неповиновению Временному правительству. Экипажам «Петропавловска», «Республики» и «Славы», «имена коих запятнаны контрреволюционными действиями и резолюциями», повелел в 24 часа выдать зачинщиков и доставить их в Петроград.

В Гельсингфорс понаехали эсеровские и меньшевистские деятели. На митингах они, угрожая военно-полевым судом, заставляли матросов и солдат принимать резолюции о поддержке Временного правительства. С помощью военной силы соглашатели закрыли большевистскую газету «Волна», руководителей Гельсингфорсского комитета РСДРП (б) арестовали.

Узнал я и о том, что правительство, вызвав в Петроград командующего Балтийским флотом, приказало взять его под стражу. Правда, в заключении Вердеревский пробыл недолго, и это никак не отразилось на дальнейшей карьере адмирала. Когда Керенский стал во главе Временного правительства, он назначил Вердеревского морским министром.

Читая газеты, которые нам передавали в тюрьму друзья, мы видели, как все больше наглела реакция. Буржуазная печать открыто призывала расправиться с В. И. Лениным. Керенский ввел на фронте смертную казнь. Разоружались революционно настроенные воинские части.

Среди вестей, поступавших к нам с воли, были и такие, которые наполняли наши сердца надеждой. Например, я узнал, что команды «Республики» и «Петропавловска» отклонили обвинение Керенского в предательстве и отказались искать в своей среде зачинщиков и шпионов. Дошли до нас вести и о том, что на многих кораблях Гельсингфорсской базы прошли митинги, требовавшие освобождения арестованных членов делегаций Балтийского флота.

Меня некоторое время не тревожили, потом все же вызвали к следователю. По опыту, приобретенному еще при царском режиме, я знал, что лучше всего ничего не говорить. Такая тактика затягивала следствие, не давала возможности ловить арестованных на противоречиях в показаниях. Поэтому я сразу же твердо заявил, что никаких показаний давать не буду. Меня на время оставили в покое.

Вновь пришли за мной лишь на двадцатый день моего пребывания в «Крестах». Повели в тюремную канцелярию. Там увидел офицера и двух матросов. Все они были мне

[118]

незнакомы, но на ленточках матросских бескозырок красовалось дорогое для меня слово «Республика». Прибывшие объяснили, что хлопотали о моем освобождении. Добились разрешения взять на поруки.

Когда мы вышли за ворота, они сказали, что надо зайти в Адмиралтейство и дать показания следователю — на таком условии я отпущен. Пришлось согласиться. Там представитель Центрофлота прочитал мне длинную и нудную нотацию. Он внушал, что я обязан своим вызволением лишь Центрофлоту и теперь мой долг — сделать чистосердечное признание. Потом меня направили к следователю.

Открыв дверь его кабинета, я застыл на пороге. Прямо передо мной сидел подполковник Шпаковский — тот самый, который в октябре 1916 года выступал обвинителем на нашем процессе по делу Главного судового коллектива. Оказывается, преданнейший слуга самодержавия, помогавший царским властям расправляться с революционными матросами, преспокойно служит теперь Временному правительству!

Шпаковский, видимо, тоже узнал меня. Его худощавое лицо с тонкими усиками как-то съежилось, он заметно побледнел. С минуту длилась неловкая пауза, потом он вскочил из-за стола и быстро вышел из комнаты.

Некоторое время спустя в комнате появился другой человек, назвавшийся аудитором Фелицыным. Был он пожилым, полным, на вид добродушным, держался отменно вежливо. Наскоро ознакомившись с делом, Фелицын погладил пышную бороду и произнес:

— Давайте-ка, батенька, выполним некоторые формальности. Я задам вам несколько вопросов...

— Простате, — перебил я, — вначале скажите мне, в чем, собственно, меня обвиняют.

— Вполне, вполне законный вопрос... Могу сообщить, что Дыбенко, вы, а также ряд других членов Центрального комитета Балтийского флота обвиняетесь в самочинном приводе боевых кораблей с фронта, в измене родине, а еще в шпионаже в пользу германского генерального штаба. Могу сказать, что каждое обвинение должно быть доказано. Пока это только бумажка. Вам дается право опровергнуть все это на суде.

— А как скоро должен быть суд?

— Ориентировочно в мае тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Такая дата меня вполне устраивала. Я был уверен — Временное правительство долго не продержится,

В тот же день я уехал в Гельсингфорс.

[119]

В Гельсингфорсском комитете партии мне сказали:

— После тюрьмы тебе не грех и отдохнуть денька три-четыре. Поезжай на свой корабль. Он сейчас в бухте Лапвик на учениях. Расскажи матросам, как Временное правительство большевиками тюрьмы набивает. Ну и еще — если в том районе проведешь митинг, а то и два, тоже возражать не будем.

Линкор «Республика» был направлен в бухту Лапвик вскоре после июльских событий. Командование под предлогом боевой учебы отослало из базы наиболее революционный корабль, чтобы хоть временно изолировать его команду. Однако большевики с «Республики», прибыв на новое место, сразу же вступили в контакт с комитетами частей береговой обороны.