Николай Ховрин - Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями)

Поглаживая свой соломенный казацкий ус, он говорил, не скрывая радости:

— По всему чувствуется, что скоро... Не удержаться теперь Керенскому и компании, весь народ поднимается! Помнишь, было время, когда мы по уголкам от агентов охранки прятались, шепотом о революции говорили? Теперь уже в полный голос везде о революции говорят. Как думаешь, когда начнется?

Я улыбнулся, не узнавая выдержанного и несколько медлительного Марусева, ответил ему с дружеской подковыркой:

— У нас в Гельсингфорсе хоть сегодня готовы начать — только кликни. Это у вас в Центрофлоте революцию тормозят.

— Что верно, то верно, — вздохнул Марусев. — Позор для моряков, да и только! И откуда такие гниды соглашательские в Центрофлот собрались? У самых темных матросов глаза давно раскрылись, а они до сих пор готовы Керенскому задницу лизать...

— А я уверен, когда дойдет дело до революции, они еще начнут нам палки в колеса ставить.

— Еще как начнут, — убежденно сказал Василий. — Я несколько месяцев с ними под одной крышей провел, знаю. Их тоже вместе с Временным правительством надо будет гнать матросской шваброй!

Вскоре после этого разговора я встретился еще с одним центрофлотцем Николаем Маркиным, знакомым мне со дня первого съезда балтийцев. Он рассказал, что соглашатели, не выдержав его «большевистского духа», исключили из состава Центрофлота.

Об этом Маркин говорил посмеиваясь:

— Для меня это кстати. Надоело бесцельно время убивать в канцелярии... Сейчас хоть делом занимаюсь — веду партийную работу в Кронштадте, на митингах перед петроградскими рабочими выступаю.

Маркин познакомил меня еще с одним кронштадтцем — стройным высоким парнем с веселыми и задорными глазами и волнистыми волосами. На всем его облике лежала печать некоторой лихости.

— Фамилия его по документам Викторский, — сказал Маркин. — А на самом деле это Анатолий Григорьевич Железняков. Прошу любить и жаловать.

[142]

Я пожал крепкую руку Железнякова. О нем я уже слышал. Летом 1917 года Железняков оказался замешанным в весьма нашумевшей истории. Временное правительство приказало очистить дачу бывшего царского сановника Дурново, занятую рабочими организациями, к которым присоединилась и группа анархистов. Когда казаки окружили дом, Анатолий находился там вместе с несколькими знакомыми анархистами. Они забаррикадировались мебелью, начали отстреливаться. Железняков бросил в наступавших бомбу. За это он получил четырнадцать лет каторжных работ. Но на каторгу Железняков не пошел. Просидев месяца полтора в тюрьме, он бежал оттуда вместе с товарищем по заключению. Побег был совершен средь бела дня с неслыханной дерзостью. Петроградские газеты взахлеб писали об этом. Пока Железнякова разыскивали по всем углам столицы, он перебрался в недосягаемый для Временного правительства Кронштадт, достал себе подложные документы на имя матроса Викторского с корабля «Нарова» и отправился в Гельсингфорс.

День открытия съезда был встречен в Гельсингфорсе, как большой праздник. Колонны вооруженных матросов проходили вдоль набережной, пронося красные флаги и плакаты. Лозунги их были самого решительного характера: «Власть Советам!», «Земля крестьянам!», «Долой войну!». Среди них не было видно ни одного эсеровского или меньшевистского призыва.

Делегаты съезда приветствовали демонстрантов с борта яхты. Когда прошла последняя колонна, делегаты отправились в зал заседаний Мариинского дворца. Председателем избрали Дыбенко, секретарем Викторского и приступили к работе. Бурной овацией встретили моряки прибывшего на съезд Владимира Александровича Антонова-Овсеенко. Смущенный и взволнованный, он занял предложенное ему место в президиуме, застенчиво поглядывая в зал сквозь стекла очков. Но стоило Антонову-Овсеенко взойти на трибуну, как он преобразился. Речь его была яркой и страстной. Владимир Александрович говорил о близкой победе пролетарской революции. Ему много и дружно аплодировали.

Второй съезд моряков Балтики в отличие от первого с самого начала имел ярко выраженную политическую окраску, проходил целиком под лозунгами большевиков. В день открытия был обсужден вопрос о Демократическом совещании. В своей резолюции делегаты назвали это совещание искусственно подтасованным. Балтийцы требовали

[143]

немедленного созыва Всероссийского съезда Советов и предлагали ему взять власть в свои руки. «Безответственному же министерству, — записали они, — и выделенному из искусно подтасованного Демократического совещания предпарламенту, отвергшему защиту интересов обездоленных классов, доверия и поддержки от революционного Балтийского флота не будет ни на йоту...»

Второй съезд представителей Балтийского флота принял ряд важных решений. Одно из них — о направлении комиссаров в штабы и на корабли. Они облекались большими полномочиями — должны были наблюдать за расшифровкой всех радиограмм, вскрывать секретные пакеты, санкционировать отдаваемые частям и кораблям приказы, присутствовать на всех оперативных совещаниях в штабе флота.

Решение о комиссарах по рукам и ногам связывало притаившихся в штабе флота контрреволюционеров, ставило под контроль Центробалта любые действия командования. Вот почему еще во время обсуждения этого вопроса представитель штаба флота старший лейтенант Демчинский пытался уговорить делегатов отказаться от назначения комиссаров. Он сумел аргументировать это внешне очень вескими доводами. Демчинский сказал, что кораблевождение и решение оперативных военных вопросов требуют специальных знаний, большого опыта. Он привел примеры, подтверждающие его мысль о том, что аварии часто случаются именно на тех кораблях, где командиры избраны матросами, а не назначены штабом.

— Вот так же, — продолжал Демчинский, — может случиться и с комиссарами. Неподготовленному человеку трудно разобраться в действиях офицера. Поверьте мне: я говорю только в интересах дела.

Выступление Демчинского произвело впечатление на многих делегатов. Раздались реплики о том, что следует прислушаться к его доводам, а то ведь на войне, и особенно в море, шутки плохи... Другие говорили о том, что Демчинский преувеличивает, но не могли привести убедительных контрдоказательств. Сидевшие рядом со мной товарищи шептали:

— Давай выступай. Ты разбирался в причинах аварий следственной комиссии Центробалта. Скажи, прав Демчинский или нет.

Я попросил слова вне очереди. Направляясь к трибуне, заметил, что Дыбенко ободряюще кивнул и сделал движение кулаком, будто пихал кого-то в бок — давай, мол,

[144]

стукни хорошенько по Демчинскому! К счастью, мне было чем «стукнуть». Я начал так: