Матюшкин Федорович - Повседневная жизнь Арзамаса-16

Первая ЭВМ «Стрела» появилась на объекте лишь в 1954 году, и лишь в 1970-х — начале 1980-х годов осуществлено кардинальное преобразование математического сектора, превратившее его в мощнейший до сегодняшнего дня математический центр России.

Но в начальный и «средний» периоды деятельности Арзамаса-16 золотыми буквами вписано имя Николая Александровича Дмитриева. Он практически неизвестен большинству простых россиян, не обладает громкими учеными званиями, но роль его в создании атомного оружия невозможно переоценить. При всей своей индивидуальности, для меня Дмитриев в значительной степени олицетворяет тип советского ученого и человека, во многом прожившего жизнь, сходную с историей самой советской России. В определенной степени можно сказать, что в лице двух ярчайших фигур Арзамаса-16 — А. Д. Сахарова и Н. А. Дмитриева были персонифицированы два различных мироощущения научно-технической интеллигенции города в период зрелости объекта. Имя А. Д. Сахарова, его взгляды широко известны, о Н. А. Дмитриеве широкая общественность мало что знает. Кстати, имя Коли Дмитриева гораздо более было известно в тридцатые годы. Это уникальный пример заботливого выращивания таланта. 1 ноября 1933 года в газете «За коммунистическое просвещение» появилась статья под названием «Явление, встречающееся раз в столетие. Девятилетний математик Коля Дмитриев». Забегая вперед, нужно сказать, что пресса потом еще не раз писала о нем — такое внимание вызывал к себе этот необыкновенный талант.

Родился в самом начале строительства социалистической России. Отец — бывший офицер царской армии, болгарин по национальности, хотя и прослужил недолго в Красной армии, был арестован и выслан на север на три года. После освобождения семья жила в Тобольске.

Коля свободно читал с четырех лет, причем много и быстро. На элементарную алгебру ушло всего три дня. Ему не было и шести лет, когда он, не имея понятия о дробях, в уме сложил три четверти и половину. Кроме математики, история. Учебник Платонова, а по всеобщей истории — древняя, средняя и новая история Виппера. Знакомый отца послал в Наркомпрос письмо о необычайном ребенке. Вскоре с ним уже беседовала комиссия, сначала в Свердловске, затем в Москве под председательством А. С. Бубнова и Н. К Крупской.

Профессор Чистяков, принимавший участие в экспертизе, заявил сотруднику газеты: «У ребенка чрезвычайно большой объем знаний. Он обладает громадной способностью соображения. Несомненно, мы имеем дело с исключительной одаренностью. За свою сорокалетнюю деятельность я ничего подобного не видел. Приходилось встречаться с замечательными счетчиками, но, к счастью, он не является таким механическим счетчиком, он идет гораздо дальше. Такие явления встречаются раз в столетие. Этот ребенок — типа Паскаля».

В результате проверок Колиных способностей семью Дмитриевых вернули в Москву. Поселили в общежитии Всесоюзного института коммунистического просвещения на Цветном бульваре. Школа, куда был зачислен Коля, располагалась в помещении бывшего Института благородных девиц (Елизаветинский дворец). Над ней шефствовал знаменитый институт ЦАГИ, который располагался недалеко, и многие дети его сотрудников учились в этой школе. Педагогический состав — в основном немолодые люди с большим опытом работы в дореволюционной школе — был очень сильным.

Николаю назначили стипендию — 500 рублей. Это было намного больше, чем получал отец, зарплата которого составляла примерно 200–300 рублей. Кроме того, вскоре семье выделили квартиру на Садовом кольце (Земляной вал), вернее, три комнаты в пятикомнатной квартире, напротив дома, в котором жили Чкалов и Папанин. Соседями Дмитриевых по дому были скрипач Давид Ойстрах и писатель Анатолий Виноградов [86] Николай Александрович Дмитриев. С. 19. .

Персонально с Колей занимались математикой академики Н. Н. Лузин, А. Н. Колмогоров, профессор М. Ф. Берг, а иностранными языками преподаватели английского и французского. И это в дополнение к школьной нагрузке. К окончанию школы он свободно владел тремя языками. Одиннадцатилетнему Коле академик Н. Н. Лузин, проверив его знания, сказал: «Не знаю, что теперь мне с Вами делать. Придется заняться высшей математикой». В 1939 году пионер Коля Дмитриев стал студентом механико-математического факультета МГУ.

Путь к атомному проекту у Дмитриева был осознанный. Как он сам рассказывает: «В конце 1945-го и начале 1946 года стали развертываться события холодной войны: Греция, Иран, Корея, да и в Германии возникла напряженность. Я всегда интересовался политикой несколько больше, чем следует, и всегда был склонен к либерализму. Я ожидал, что после войны будет широкая эволюция к социализму во всем мире, и переход Запада к атомному шантажу нанес болезненный удар моим иллюзиям. Я помню мысль, которую я сформулировал для себя: „Вот дело, которому стоило бы отдать десять лет жизни, или даже всю жизнь: создание советской атомной бомбы“» [87] Там же. С. 32. .

Показателен эпизод, рассказанный им в автобиографических воспоминаниях. «Уходя с работы вместе с Зельдовичем, мы обсуждали моральную сторону работы над атомным оружием. Хотя дело было задолго до XX съезда, мы, конечно, относились весьма сдержанно к Сталину, нашему правительству и особенно к его политике. Я. Б. высказался как-то осторожно, что, несмотря ни на что, он все-таки считает правильным делать атомную бомбу. Я, со своей стороны… заявил, что для меня в этом нет никакого сомнения» [88] Там же. С. 33. .

Как бы подводя итог своей деятельности, на вопрос корреспондента газеты «Красная звезда»: «Что Вам наиболее дорого?» — Николай Александрович ответил: «Бомба! Более полезного, чем бомба, не было. Она сдерживала угрозу. Это самое важное для тех времен. И не только для тех…» [89] Красная звезда. 1993. 16 октября.

Тема нравственной ответственности науки вероятно никогда не будет снята с обсуждения. Е. Велихов, рассуждая о Чернобыле, говорил о джинне, выпущенном наукой из бутылки. Слуги дьявола на чертовой мельнице — такую ассоциацию вызвала у академика Чернобыльская трагедия. Не могу сказать, причисляет ли академик себя к ним. Не думаю, что многие ученые Арзамаса-16 согласились бы с таким итогом. Однако еще раз повторю, что проблема нравственного долга была достаточно острой для ученых города. Е. В. Малиновская рассказывала, как в марте 1973 года в Голубом зале Кремлевского дворца состоялось вручение Государственной премии СССР в области прикладной математики группе сотрудников института. «Мы вышли из Кремля на Красную площадь и дружным коллективом направились отмечать событие в ресторан гостиницы „Россия“. На одном из верхних этажей нам предложили небольшое помещение, где было уютно и комфортно. Первая часть банкета, когда произносились тосты и поднимались бокалы, прошла спокойно и быстро. После этого столы были решительно отодвинуты в сторону. Обсуждался актуальный для того времени вопрос, разумно ли мы поступили, занимаясь оборонной тематикой, и право ли правительство, так высоко оценивая нашу работу. В этих вопросах слышалось сакраментальное: „Ты меня уважаешь?“ Решающие аргументы оказались у Николая Александровича. Он отвечал утвердительно, спокойно и с глубоким пониманием объяснял свою позицию, приводил много примеров из истории. Сказал, что сам он приехал на объект добровольно, сознательно и до сих пор считает свою работу необходимой. Накал жарких споров постепенно уменьшался. Общее настроение поднималось» [90] Николай Александрович Дмитриев. С. 123. .