Матюшкин Федорович - Повседневная жизнь Арзамаса-16

Так вот, возвращаясь к «гудрону». Постановление о принятии комплекса на вооружение по существующей субординации должен был завизировать командующий РВА (ракетного вооружения и артиллерии) Сухопутных войск, маршал артиллерии К. И. Казаков. Прочитав проект постановления, Константин Иванович, улыбаясь, сказал: «Да, прекрасный комплекс, я сам на испытаниях был, это то, что нужно для армии! Кстати, а какова там мощность БЧ (боевой части)?» Офицеры, представив документы, пояснили им в ответ: «Так мало? Такой прекрасный комплекс! Что, разве нельзя больше сделать?» Ему сообщили, что так было заложено по проекту. После чего маршал позвонил по «вертушке» министру оборонной промышленности С. А. Звереву: «Сергей Алексеевич, а нельзя ли при тех же габаритах и весе сделать БЧ помощнее?» На что министр ответил: «Подождите, сейчас позвоню в МСМ». Позвонил заместителю министра среднего машиностроения В. И. Алферову, который до этого работал в Арзамасе-16 и прекрасно знал новые разработки: «Маршал Казаков просит: нельзя ли увеличить мощность при тех же габаритах и весе?» Ответ: «В принципе, можно, но только с „гудроном“ будет!» Зверев сообщает: «Константин Иванович, Алферов говорит, что можно, но только с каким-то асфальтом связано». Подумав, маршал заключил; «Ну, ладно, это фронтовой комплекс, пусть уж по грунту ходит, так как асфальта на фронте нет!» И подписал проект постановления. Офицеры, выйдя из кабинета, долго держались за животы [113] Веселовский А. В. Ядерный щит. Саров, 2003. С. 106. .

А если серьезно, то нововведения в заряде решили проверить и на Семипалатинском, и на Новоземельском полигонах. Туда из города отправились эшелоны со всем необходимым. Такие экспедиционные выезды на три-четыре месяца с плотным графиком испытаний называли «сессиями» (по типу студенческих). Эти работы были продиктованы и внешнеполитическими целями, так как США имели и по количеству, и по суммарной мощности ядерных зарядов значительное преимущество. К сожалению, узлы нового заряда, изготавливавшиеся поштучно, оказались далеко не герметичными в эксплуатации, поэтому, как правило, еще «тепленькими» доставлялись самолетами на полигоны, упакованными в две специальные оболочки: контейнер и суперконтейнер, находящиеся под избыточным давлением. Руководил испытаниями от КБ-11 в качестве технического руководителя заместитель главного конструктора (впоследствии главный конструктор и директор института, академик) Евгений Аркадьевич Негин. Председателем Государственной комиссии и руководителем испытаний являлся начальник Главного управления опытных конструкций (ГУОК) Министерства среднего машиностроения генерал-лейтенант Николай Иванович Павлов.

График испытательных работ был очень насыщен, так как в Кремле планировалось до конца 1958 года подготовить новый проект моратория на ядерные испытания. Руководство СССР постоянно стремилось сократить безудержную гонку вооружений, в первую очередь ядерных, однако адекватного отношения со стороны западных «партнеров», как правило, не получало. Отсюда крайнее напряжение сил. Вот объем работ. На станции выгрузки в районе базы Оленьей собственными силами испытателей (довольно ограниченный состав) по прибытии в тот же день разгрузить эшелон (это 15 вагонов и платформ), разместить оборудование, проверить его после транспортировки и подготовить контрольное изделие (та же бомба, только без делящихся материалов). На следующий день с утра предстояли подвеска и сброс контрольного изделия и подготовка двух боевых изделий. Рабочий график: подъем — 5.00, подвеска и предполетная подготовка изделия на аэродроме — 5.50–6.40, оформление документов и разрешение на вылет самолета — 6.40–7.00. Далее рабочий день до 24.00–1.00 (следующего дня) в здании ДАФ, подъем и подвеска очередного изделия снова с 5.00–5.30 утра. В ходе этих испытаний были продемонстрированы образцы самоотверженности, даже самопожертвования.

Помещение ДАФ, как упоминалось, в тот период не имело приточно-вытяжной вентиляции, и в здании уровень концентрации радиоактивного газа в 2–10 раз превышал ПДК (предельно-допустимые концентрации) на уровне примерно двух метров от пола, а ближе к потолку, там, где работал крановщик мостового крана, достигал 2 5-кратного увеличения. Этот газ обладал свойствами сверхтекучести и проникал в организм не только при дыхании, но и через кожу.

Проветривать помещение, открывая ворота, было опасно из-за больших холодов в зимнее время. Да и большие перепады температур для зарядов не допускались. Индивидуальных средств защиты (типа изолирующих противогазов ИГТ-46) и специальных скафандров в то время не было. Так и работали…

За неделю до конца осенней сессии в 1958 году поступил очередной узел-усилитель заряда, при проверке которого выяснилось, что он, как тогда говорили, «газит». Работать с ним нельзя. Однако выяснилось, что новый узел может быть изготовлен и доставлен на полигон не ранее, чем через неделю; в это же время будет объявлено и о новом моратории на испытания. А в этом заряде — квинтэссенция всех новых достижений теоретиков, поэтому очень важно было его испытать.

Е. А Негин собрал участников подготовки изделия. Морального права заставить работать в таких условиях у него не было. Нашлись добровольцы: старший военпред Г. Н. Истомин, старший инженер О. С. Звонцов и А. В. Веселовский. Изделие подальше от греха выкатили в отапливаемый тамбур, двум первым исполнителям нашли шланговые противогазы (забор воздуха вне помещения). А. Веселовский, впервые работавший в кислородном приборе, рассказывал: «Убавишь — холодный пот струится по щекам, прибавишь — появляется необычно веселое настроение, как при опьянении алкоголем». Операции занимали много времени: система «гудрон» требовала проверки на пропускную способность, герметичность и обеспечение химической нейтральности в гермообъеме. Герметизация должна была быть идеальной, утечка проверялась на молекулы с помощью специального течеискателя. В атмосфере повышенной радиации работали 3–4,5 часа.

Затем изделие благополучно отправили «в последний путь», результаты взрыва оказались весьма обнадеживающими. Однако и «результаты» переоблучения не замедлили сказаться. Начальник группы по технике безопасности и дозиметрии Н. А Краснов записал в дозиметрические карточки годовую норму 15 бэр. «Больше не могу, иначе меня повесят», — примерно так он прокомментировал свое решение. Кстати, Н. А. Краснов все-таки составил «на черный день» в присутствии Н. И. Павлова и руководителя работ Е. А. Негина протокол о превышении уровня облучения, однако после его смерти в 1987 году протокол, по-видимому, был уничтожен вместе с остальными бумагами из его спецчемодана. К сожалению, испытания для добровольцев не прошли даром: через четыре года старший военпред Г. Н. Истомин скончался от инсульта. Справедливости ради следует отметить, что он и ранее на объекте контактировал с вредными веществами.