Родерик Грэм - Мария Стюарт

26 мая 1572 года Елизавета получила письмо от «клириков верхней палаты» (то есть епископов, заседавших в палате лордов), требовавших покарать Марию «вплоть до смерти». Вскоре после этого Елизавета написала Марии, сообщая ей о том, что парламент хочет принудить ее заставить Марию ответить на тринадцать пунктов обвинения в нелояльности, сформулированных в акте об объявлении вне закона. Парламентская депутация прибыла в Шеффилд, и Мария ответила на обвинения, повторив старые доводы относительно совмещения своего герба с английским гербом по настоянию покойного свекра и заявив, что ничего не знала о последних событиях, включая заговор Ридольфи. Она не знала о том, что могли делать ее друзья, однако «не существует доказательств того, что она утверждала — она является или должна быть королевой Англии или что такие утверждения делались от ее имени или с ее ведома». Елизавета не желала, чтобы парламент судил ее сестру-королеву и, возможно, приговорил ее к смерти за измену, которой та, строго говоря, не совершала, поэтому она использовала весь свой немалый талант убеждать для того, чтобы билль не прошел.

В августе положению Марии в Англии был нанесен еще более серьезный удар из-за событий во Франции. Лидер гугенотов адмирал Колиньи приобретал все больше власти и популярности. В результате вечером 23 августа 1572 года, в канун праздника святого Варфоломея, у дома Колиньи в Париже появился Генрих де Гиз, сын убитого дяди Марии Стюарт, вместе с отрядом солдат. Колиньи был убит, а по Парижу распространился ошибочный слух о том, что король приказал убивать протестантов. В течение трех последующих дней в столице разыгралась вакханалия убийств; в общей сложности погибло около трех тысяч человек, многих калечили и сбрасывали в Сену. Дома убитых, конечно, были разграблены, а затем сожжены. По стране аналогичные взрывы насилия спорадически возникали вплоть до октября. В целом во всей Франции убили около 12 тысяч протестантов.

После Северного восстания и недавних событий в Восточной Англии всем было понятно, что за внешне мирной жизнью в королевстве скрывается воинствующий католицизм. Известия о резне во Франции, а также мысль о возможном ее повторении в Англии были худшим кошмаром Елизаветы и Сесила. Оба они едва сумели уцелеть в правление Марии Тюдор, закончившееся всего четырнадцатью годами ранее. В некоторых сельских церквях, которые перешли от протестантского обряда, соблюдавшегося при Генрихе VIH, к католической мессе при Марии — порой с тем же самым священником, — алтарные покровы и литургическая утварь были просто спрятаны с приходом к власти Елизаветы, поскольку люди ожидали, что официальной религией в стране вскоре вновь станет католичество. В целом общественное мнение Англии вовсе не приветствовало возвращение к мученичествам времен Марии Тюдор и связывало существование Марии как католического претендента на престол с возможностью того, что и в Англии произойдут события, подобные Варфоломеевской ночи. Народ Англии никогда раньше не проявлял дружеского расположения к Марии, но теперь он настроился резко враждебно к католикам. Раньше Мария представляла собой головную боль для королевского двора, теперь же ее считали гнойной язвой на протестантском политическом теле.

Кампанию против Марии продолжил епископ Лондонский [110] Эдвин Сэндис (1519–1588) — прелат англиканской церкви, в 1570–1576 годах — епископ Лондонский. , предложивший Бёрли обезглавить ее, а Лестеру было отправлено длинное анонимное письмо, в котором провозглашалось: «для нашей королевы, нашего королевства и всего христианского мира нет другого лекарства, кроме как казнь шотландской королевы. Нарыв на теле мира нужно вскрыть». Тон этого письма аналогичен тому, что было написано «высшим духовенством» 26 мая.

Число слуг Марии уменьшилось до шестнадцати, а Елизавета приказала, чтобы ей «строго препятствовали иметь всяческое общение». Никому не позволялось появляться во владениях Шрусбери без явного разрешения Елизаветы. Как писал граф, «Мария довольно спокойна, но жалуется, что не может поехать верхом на охоту в поля. Я полагаю, что Ее Величество на это не согласится». Шрусбери удостоверился, что зараза не распространится, приказав часто обыскивать покои Марии и просматривать ее бумаги; вся корреспонденция немедленно пересылалась Бёрли для дешифровки. Бёрли, в свою очередь, просил Шрусбери «испытывать ее терпение и провоцировать ее на ответ»; другими словами, действовать как агент-провокатор и поощрять ее к нелояльным высказываниям. Однако для Шрусбери подобное поведение выходило за рамки приемлемого. Марию держали под строгим присмотром в стенах Шеффилдского замка, но 10 октября Шрусбери докладывал: «Леди жалуется на болезнь, вызванную ограничением ее свободы перемещений по окрестностям, поэтому я вынужден гулять с ней поблизости от замка. Это частично удерживает ее от того, чтобы беспокоить Ее королевское Величество легкомысленными письмами». За все заботы и беспокойство Елизавета наградила Шрусбери званием графа-маршала Англии. Этот наследственный пост раньше принадлежал герцогам Норфолкам, и передача его не принесла Шрусбери никакого дохода, но, напротив, порой вызывала необходимость нести еще большие расходы. Елизавете это ничего не стоило.

В октябре 1572 года вся Англия была глубоко обеспокоена, так как Елизавета заболела оспой. Поскольку вполне вероятным исходом была ее смерть, Шрусбери теперь выступал в роли тюремщика будущей королевы Англии; он мог ожидать как вестей о том, что Елизавета поправилась, так и появления на горизонте группы всадников, вероятно, католиков, прибывших для того, чтобы доставить новую королеву в Вестминстер — королеву, которая, вполне вероятно, проявит мстительность по отношению к своему прежнему тюремщику. Он слал в Лондон тревожные письма, и 22 октября был вознагражден трогательным ответом: «Мой верный Шрусбери, не позволяйте печали или страху коснуться своего сердца по случаю моей болезни; уверяю вас, если бы моему слову не верили больше, чем моей внешности, никто даже и не поверил бы, что меня коснулась эта болезнь. Ваша верная и любящая правительница, Елизавета Я». Шрусбери поклялся навечно сохранить письмо, «намного превосходящее приказы, обычно отдаваемые подданным», «в своей памяти».

Мария тоже была больна и отправила Елизавете письмо, в котором сообщала, что «застудила» руку и не могла держать перо, а также писала: «Если бы я не боялась слишком Вам надоесть, я бы попросила Вас разрешить мне поехать к Бакстонскому источнику… который, как я полагаю, вылечит мою руку и сильно меня мучающую боль в боку». Шрусбери, посещавший воды в Бакстоне в поисках исцеления своей подагры, не верил, что они помогут Марии, и из ее просьбы ничего не вышло. Однако граф все же проявил к ней жалость, пожелав, впрочем, задержать ее отъезд на воды до 1573 года, «когда тамошний дом будет готов; сейчас же работы не закончены и он не подходит для этой цели».