Родерик Грэм - Мария Стюарт

Балларда схватили 4 августа, его «поместили в Тауэр, чтобы под пыткой вынудить признаться в том, чего он иначе не раскроет». Составили подробный список того, в чем он должен был признаться. Сэведж был арестован 8 августа вместе с неким Робертом Поли, чье признание занимает двенадцать страниц и предоставляет улики против некоего Парсонса и Джорджа Гиффорда, а также людей из свиты сэра Уолтера Рэли [123] Уолтер Рэли (1552–1618) — придворный, солдат и первооткрыватель, фаворит Елизаветы. . Поли признался бы в чем угодно, и после казни Бабингтона Рэли получил часть его конфискованных поместий в качестве компенсации за клевету.

Бабингтон укрылся на севере от Лондона и был арестован вместе с собратьями-заговорщиками, когда прятался в Сент-Джонс Вуд (лес Святого Иоанна) [124] Сент-Джонс Вуд — район в Северном Лондоне. В XVI веке — большой лесной массив к северу от столицы. До Реформации он принадлежал английскому приорату рыцарей Святого Иоанна, отсюда и его название. . Его допросили, но не подвергли пытке, и между 18 августа и 8 сентября он в деталях рассказал о заговоре, включая и согласие на него Марии: «Я написал ей обо всех подробностях этого заговора, и она ответила». В конце концов он сделал слабую попытку заявить о своей невиновности, но признал, что, по его собственному мнению, ему никто не поверит. «Он говорит и клянется спасением души, что не помнит, чтобы совершил или собирался совершить нечто против личности Ее Величества, или вторжение в королевство, или освобождение шотландской королевы, но только то и таким образом, о чем он уже заявил. Однако он говорит, что должен признать: его письма к шотландской королеве выглядят совсем иначе».

Бабингтон, возможно, и избежал ужасов пытки на дыбе, однако его казнь, состоявшаяся 20 сентября, была ужасающей даже по тюдоровским стандартам. Елизавета «стала более жестокой, пережив страх перед опасностью, в которой оказалась», и приказала сделать казнь более суровой и вследствие этого более запоминающейся. Предполагалось, что казни займут два дня. Бабингтон и еще шесть заговорщиков должны были быть казнены первыми, и после того, как их еще живыми срезали с веревки, их тела были рассечены несколько раз при помощи «ужасающе выглядевших вил» прежде, чем им отсекли руки и ноги. За этим последовала кастрация, потрошение и расчленение. На второй день Елизавета приказала, чтобы оставшимся приговоренным позволили умереть в петле прежде, чем расчленят их тела.

За месяц до этого Уолсингему пришлось решать проблему доказательств вины Марии. Для этой цели ему необходимо было провести тщательный обыск ее покоев и бумаг. Особенно интересовали его черновики ее письма Бабингтону; возможно, он хотел их уничтожить.

Мария не подозревала об арестах и о провале заговора и пребывала в отличном настроении, которое еще улучшилось, когда Паулет 11 августа предложил ей и ее свите отправиться на охоту на оленя. Она с радостью согласилась, не зная, что Паулет получил точные распоряжения «как можно быстрее, под предлогом охоты и прогулки на свежем воздухе, перевезти находящуюся на вашем попечении королеву в другой дом неподалеку; там она останется на некоторое время на тех условиях, которые вы сочтете подобающими, до тех пор, пока вы не получите приказ о том, куда ее перевезти». Паулет также должен был арестовать Но и Кёрла и, не дав им ни с кем переговорить, отправить их в Лондон.

По случайному совпадению Мария попросила у Паулета разрешения отправиться на прогулку; вероятнее всего, ее должны были нести в кресле, но, к ее большому удовольствию, Паулет, знавший, что она была в состоянии ездить верхом, предложил отправиться на охоту. В день, назначенный для фальшивой охоты, Мария оделась с особым тщанием, выбрав давно не использовавшийся, но все еще красивый костюм для верховой езды, в надежде, что встретит местных дворян. Страдавший ревматизмом Паулет отстал от основной группы охотников, а Мария внимательно относилась к поездкам верхом, поэтому она вернулась для того, чтобы помочь ему. Во время охоты Марию сопровождали Но и Кёрл, Мел вилл, ее врач Доминик Бургойн и ее паж Бастьен, а один из ее грумов, Хэннибал Стюарт, выполнял почти забытые обязанности — вез ее лук и стрелы. «Свежий воздух, лай собак, звук охотничьих рожков заставили ее забыть о своих бедствиях и, несомненно, вызвали в памяти забытые картины большой охоты в Сен-Жермене и Фонтенбло».

В нескольких милях от Чартли Мария увидела группу быстро приближающихся всадников, и на минуту она, должно быть, подумала, что это ей на выручку скачут «десять человек» Бабингтона. Паулета, однако, их приближение не встревожило, хотя Мария видела, что они вооружены. Ее надежды испарились, когда предводитель всадников, наряженный в зеленую саржу, спешился и приблизился к ней. То был пятидесятилетний сэр Томас Горджес, восходящая звезда двора, недавно назначенный на должность хранителя королевского гардероба; он был полон решимости показать, что способен выполнить свою задачу как можно эффективнее. Он отдал приказ об аресте Но и Кёрла, которых Мария никогда больше не увидела. Горджес, явно следуя точным распоряжениям, заявил: «Мадам, моя госпожа — королева находит весьма странным, что вы, вопреки вашей с ней договоренности, вступили в заговор против нее и ее короны, чего она уж вовсе не ожидала. Она полагает, что один из ваших слуг виновен. Его заберут немедленно, а сэр Эмиас скажет вам остальное». Мария позвала Но, но ей запретили говорить с ним. Осознав, что они не собираются возвращаться в Чартли, Мария спешилась и, поддерживаемая сестрой Кёрла Элизабет, спросила, куда они направляются. Паулет показал ей приказ Елизаветы «перевезти упомянутую королеву в другое место по вашему усмотрению». Мария заковыляла прочь, преклонила колени на траве в тридцати шагах и начала молиться, прося прощения за свои грехи, будучи в полной уверенности, что ее казнят на том же месте. Все присутствовавшие замерли в изумлении, люди Горджеса нервно хватались за оружие, не понимая, что происходит. Мария решила, что ее вина раскрыта, и произносила свою последнюю исповедь без священника. Она объявила себя совершенно недостойной и сказала, что ее освобождение состоит в святой католической церкви. Наконец Бургойн, опасаясь за собственную жизнь, подошел к ней и осторожно поднял ее на ноги. Затем он помог ей вернуться к лошади и взобраться в седло. Бургойн сказал Паулету, что он проявляет ненужную жестокость по отношению к стареющей и больной женщине, на что тот не ответил, но просто отъехал с каменным лицом.

Все поскакали к Тиксаллу, красивому дому, принадлежавшему сэру Уолтеру Астону. Мария, впрочем, не радовалась его привлекательности и не выходила из своей комнаты все две недели, которые ей пришлось провести здесь в заключении. Паулет не позволил Марии писать Елизавете, но разрешил двум дамам присоединиться к ней и привезти смену одежды, ведь на ней все еще был изящный костюм для верховой езды, в котором она рассчитывала насладиться охотой.