Родерик Грэм - Мария Стюарт

Пятнадцать дней спустя в большом зале Лувра состоялось обручение. Кардинал Лотарингский соединил руки юной четы, и они официально согласились вступить в брак. Франциск явно обожал Марию, но это было обожание старшей сестры школьником; ни физически, ни интеллектуально он не был ей парой. Он заикался, и изо рта у него капала слюна. Он был неуклюжим, с искривленным позвоночником, отчего казался кривобоким, а из-за отсутствия прилежания во время занятий выглядел туповатым. Невысокий рост и речевые аномалии, возможно, объясняются дефектом развития гипофиза. Еще одним печальным последствием этого заболевания являлось то, что он был бесплоден и неспособен породить будущих королей.

Юная пара, за которой наблюдал весь двор, проявляла нежность друг к другу; у них были собственные шутки и знаки, однако Мария была привязана к дофину примерно так же, как раньше к своим куклам и пони. Но со всех сторон ей говорили: «В один прекрасный день ты выйдешь замуж за дофина, а в другой — станешь королевой Франции». Первый шаг ей предстояло сделать всего через четыре дня. И Мария Стюарт была готова выполнить свой долг.

Генрих II стремился как можно яснее показать всему миру, что Мария — невеста наследника Франции. В Англии, еще не пришедшей в себя после утраты последнего опорного пункта на континенте, всем было ясно, что Мария Тюдор умрет бездетной; следующей по порядку наследования была протестантка — принцесса Елизавета. В глазах французов она являлась незаконнорожденной, и наследовать английский престол должна была Мария Стюарт. Тем временем брак с ней сына давал Генриху II прямой контроль над шотландскими войсками, которые можно было использовать против Англии. Кроме того, это была первая за двести лет свадьба дофина в Париже, поэтому она должна была стать самым великолепным торжеством, какое только мог придумать король.

Из всех стран Европы прибыли послы. Папский легат кардинал Тривульцио привез из Рима папское благословение. Глаза всех были прикованы к Парижу, жителей которого предупредили о грядущем событии за много недель, и «не было ремесленника, не получившего за свои труды хорошие деньги»; почти у каждого был друг, сосед или родственник — пекарь, вышивальщик, кондитер или плотник. Приготовления были видны всем. Париж сильно вырос по сравнению со Средними веками: Генрих II перестроил старый Луврский дворец на восточных окраинах, а сам город теперь охватил оба берега Сены. Сердцем города по-прежнему был собор Парижской Богоматери на острове посреди реки, и горожане, должно быть, с большим интересом следили, как перед ним на площади возводили временные сооружения.

Там появился крытый переход двенадцати футов в высоту; он вел от дворца епископа Парижского к большому помосту, возведенному перед западным порталом, а затем продолжался и внутри собора. Этот помост был украшен гербами Марии и Генриха II, устлан турецкими коврами и покрыт синим шелком, расшитым золотыми лилиями.

В воскресенье 24 апреля 1558 года навес над помостом слабо колыхался на утреннем ветерке. С рассветом вокруг помоста начала собираться толпа, а все окна и даже крыши были заполнены горожанами, предусмотрительно запасшимися едой и вином.

Пока толпа терпеливо ждала на солнышке, наблюдая за колоритными швейцарскими гвардейцами, занимавшими свои позиции вокруг помоста, Мария находилась всего в нескольких сотнях ярдов от них, во дворце Юсташа дю Белле, епископа Парижского. Она заканчивала наряжаться, успев при этом написать торопливое письмо матери. Это письмо вдвойне очаровательно из-за множества грамматических и синтаксических ошибок — даже коронованные особы нервничают в день свадьбы. Мария пишет, что она — одна из счастливейших женщин на земле, так как король и королева обращаются с ней как с невесткой и пожаловали ей драгоценности и драгоценную посуду. Она надеется, что мать поймет: все, что она сделала, делалось для нее, — хотя непонятно, каким образом это оправдывает подписание секретных статей договора Фонтенбло, — и говорит, что кардинал подробно опишет ей все детали. Заканчивает Мария просьбой простить ее за столь короткое и плохо написанное письмо — ведь принцессы не дают ей покоя. В тот момент Мария могла слышать музыку, доносившуюся с площади, где группа швейцарских наемников играла на флейтах и барабане, пока знатные дворяне и послы занимали приготовленные для них скамьи. Ей пора было присоединяться к королевской процессии.

Парижские советники, одетые в новые мантии из малинового и желтого атласа, отороченные рыжим мехом, собрались в семь утра, а в девять, подкрепившись вином, сели на лошадей, покрытых шелковыми попонами, и в сопровождении лучников и мушкетеров проследовали от парламента — в современном Париже это Верховный суд — к своим местам на помосте. Затем в половине десятого дело взял в свои руки Франсуа, герцог де Гиз. Он был облачен в роскошный наряд, на его шляпе развевался плюмаж из белых перьев, и он наслаждался каждым мгновением, выступая в роли церемониймейстера вместо все еще томившегося в плену соперника, коннетабля Монморанси [26] Организация королевских церемоний входила в обязанности коннетабля, которого в 1558 году замещал герцог де Гиз. .

Швейцарцев сменили музыканты, игравшие более изысканную музыку на трубах, флейтах, гобоях, виолах и скрипках. На помосте были уже и судьи в мантиях, и члены парламента в алых мантиях с отороченными мехом капюшонами. Когда королевская процессия приблизилась к собору, Гиз дал сигнал чиновникам на помосте входить в церковь. Это расчистило толпе вид на свадебную процессию, бывшую в конце концов главным смыслом дорогостоящих торжеств. Королевская процессия состояла из сотни придворных, за которыми следовали принцы крови в коронах и с инсигниями. За ними следовало младшее духовенство в осыпанных драгоценностями ризах и сверкавших на солнце митрах. Потом фанфары и хор мальчиков с серебряными подсвечниками в руках приветствовали архиепископов, а также дядю Марии, кардинала Шарля Лотарингского, и кардинала Тривульцио, перед которым несли большое золотое распятие. Герцог де Гиз оказался в центре помоста, ожидая королевскую семью. Группу возглавлял дофин; его сопровождали младшие братья — Карл и Генрих. Дофин Франциск ненавидел публичные действа; он прихрамывал и выглядел так, как если бы желал унестись куда угодно, лишь бы не стоять перед парижанами. В любом случае он, как и многие женихи позднейших времен, не вызывал никакого интереса у толпы, собравшейся для того, чтобы увидеть шотландскую королеву.

Мария решила отвергнуть условности и появиться в белом — во Франции это традиционный цвет траура, — поэтому вызвала изумление и приветственные восклицания. В отличие от хромавшего дофина она шла с величавым достоинством, выпрямившись во весь рост и расточая улыбки направо и налево. Ее платье по традиции имело шлейф, который несли две фрейлины; ее инициал «М» был вышит рубинами и изумрудами, и она переливалась, осыпанная драгоценностями. На шее у нее был «Большой Генрих» — подаренная ей королем золотая подвеска в форме буквы «Н», усыпанная мелкими бриллиантами и увенчанная тремя большими камнями, внизу на золотой цепочке висел рубин величиной с голубиное яйцо. В отличие от своих придворных дам Мария распустила волосы, зная, какие они красивые, а девичья простота прически прекрасно оттенялась золотой короной, украшенной жемчугом, бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами и увенчанной огромным карбункулом, который, по слухам, стоил полмиллиона золотых ливров. Король Генрих поддерживал ее под правую руку, а герцог де Гиз — под левую. Затем, словно бы с запозданием, появилась королева Екатерина в сопровождении герцогинь и придворных дам. Большая часть драгоценностей Екатерины находилась у Дианы де Пуатье, которой конечно же не было видно.