Александр Боханов - Царь Алексей Михайлович

Как уже ранее отмечалось, в православной традиции воцерковленная государственная власть никогда не являлась не только инородным, но и внешним явлением относительно Церкви. Функции, компетенции, предназначения двух установлений были на Руси так тесно переплетены, что можно смело говорить о России как о Государстве-Церкви. Церковь была в государстве, но одновременно и государство находилось в Церкви. Попытка отделить одно от другого не могла не стать губительной и для Церкви и для государства. Иные утверждения — это или примитивная секулярная глупость, или злонамеренная антиисторическая ложь.

Патриарха Никона ни в коем случае нельзя отнести к разряду пресловутых «западников»; он герой совсем не «их романа». Он прямо им был противоположен. Он отвергал греческие печатные книги, в том числе и Номоканон (Кормчую) только потому, что они печатались в Италии или других западных странах. В письме Восточным патриархам он самого Царя Алексея Михайловича называл «латиномудренником» и с горечью утверждал, что «как Царь, так и Синклит и вся Русская Церковь в латинские догматы и учения жалостно ввалилася» [211] Собрание Государственных Грамот и Договоров. Т. 4. СПб., 1828. № 53. .

Никон был великой личностью, великой по своему всеохватному чувству Христапреданности, по всем христианам понятному, но недостижимому желанию узреть уже в этом мире «Град Божий». Он стремился наяву воплотить эсхатологическую мечту: сделать Русь обителью истинного благочестия, превратить страну во вселенское благодатное Православное Царство.

Нет никаких оснований подозревать подобные экстремальные помыслы в неискренности. Другое дело, что великие и чистые порывы детерминировались, приземлялись характером и личными пристрастиями самого человека, или, как сейчас выражаются, «человеческим фактором». Избыточность высоких чувств вызывала в Никоне и явную избыточность импульсивных реакций, или проще говоря — нетерпеливой деятельности. В этом отношении Никон очень напоминал другого великого персонажа Отечественной истории — Императора Петра I, и подобная схожесть не раз отмечалась в литературе…

Алкание высшей меры благочестия, поиск кратчайшего пути к сакральному Идеалу, утверждение в самосознании представления о «Русской Земле» как о «Святой Земле» — инверсия концепции Третьего Рима, но более ранняя по времени — привели к появлению одного из чудеснейших знаков Русской истории — созданию под Москвой «Русской Палестины» в образе Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, созданного, кстати сказать, волей Никона, но главным образом на государственные средства. Об этой стороне дела восхвалители Никона предпочитают не упоминать…

Если перефразировать образную и точную метафору философа князя Е.Н. Трубецкого (1863–1920), что иконопись — есть «умозрение в красках», то можно утверждать, что архитектура — «умозрение в формах». И Новый Иерусалим есть как бы икона «обетованной земли», «града Вечного» — Иерусалима. В тот период параллельно с идеей «Третьего Рима» возникает и идея о «Втором Иерусалиме». «Если тезис о «Третьем Риме», — пишет ученый-богослов, — предполагал преимущественно государственное политическое возвышение как единственной православной мировой державы… то тезис о «Новом Иерусалиме» подразумевал высоту христианского благочестия Святой Руси и ее столицы…» [212] Протоирей Лев Лебедев. Москва Патриаршая. М., 1995. С. 137. .

Понятие «Новый Иерусалим» входит в широкий общественный обиход при Патриархе Никоне и получает свое архитектурно-умозрительное воплощение в образе Русской Палестины, и ее центра — Воскресенского монастыря, где в мельчайших подробностях был репродуцирован Храм Гроба Господня в Иерусалиме. «Новый Иерусалим главным образом должен был выражать идею Царства Небесного, достигаемого людьми на спасительном острове Церкви» [213] Там же. С. 141. .

Никон вкладывал в понятие «Новый Иерусалим» вполне определенное политическое значение. Если центр православного мира — Православное Царство, то зримым фокусом его является Новый Иерусалим, где властная и водительские прерогативы Патриарха, в отличие от Третьего Рима, бесспорны и абсолютны. Только Патриарх может быть центром Христианской Империи, ее единственным непререкаемым авторитетом. Как бесстрастно констатировал биограф Никона, «он представлял себе организацию церковной власти по аналогии с государственной и вместо Царя хотел видеть в Церкви Патриарха, облеченного такими же неограниченными полномочиями» [214] Патриарх Никон // Патриархи Московские. М., 2004. С. 114. .

Подобного же положения ведь никогда не существовало, да и не могло быть при полноправном царском самодержавном правлении. «Можно сказать, — справедливо констатировал историк церкви, — что неразрывное, хотя и не смешиваемое, единство государственной и церковной власти составляло естественную основу общественной жизни Руси» [215] Протоиерей Лев Лебедев. Указ. соч. С. 87. .

Никон как бы хотел «втиснуть» Царство в рамки Церкви, а точнее, даже не Церкви, а монастыря со строгим и благочестивым игуменом. Эта мысль когда-то занимала Иоанна Грозного, но если у того подобное представление не выходило за пределы мечтаний, то Патриарх Никон деятельно стремился утвердить супрематию Священства в Царстве, подчинить своей пастырской длани все стороны жизни и страны и православного мира. Он даже называл себя «Патриархом Нового Иерусалима», что потом и послужило одним из веских обвинений для противников при его низвержении из сана.

Указанные выше события 22–25 июля 1652 года в Успенском соборе сопровождало весьма примечательное обстоятельство. Все драматическое действие — молитвы, мольбы, стоны, слезы и коленопреклонения в главном соборе Руси-России разворачивались перед ракой с мощами Святителя Филиппа (Колычева), Митрополита Московского и всея Руси, только недавно прославленного, и доставленными Никоном с Соловков, где пребывали уже несколько десятилетий. Они там были захоронены в 1591 году под папертью придела святых Зосимы и Савватия Спасо-Преображенского собора; теперь же они нашли свое пристанище в Москве. Подобная символическая диспозиция невольно высвечивала главный стержень никоновской мировоззренческой концепции, ее идеологический смысл. Не духовный, не собственно церковный, не эсхатологический, а именно идеологический.

К середине XVII века в Русской Церкви почиталось около двухсот Угодников Божиих. Святые в Церкви, это, как сказано в документах Поместного Собора Русской Православной Церкви 1988 года, «как звезды на тверди небесной над Русской землей» [216] Канонизация святых. Поместный Собор Русской Православной Церкви, посвященный юбилею 1000-летия Крещения Руси. Троице-Сергиева лавра. 1988. С. 27. . При Патриархе Иосифе были причислены к лику святых: Преподобный Александр Свирский (1643 год), Благоверный князь Георгий Всеволодович (1645 год), Кирилл Новозерский (1648 год), Анна Кашинская (1649 год), Савва Сторожевский (19 января 1652 года). Состоялось перезахоронение в Успенском соборе Первопатриарха (1589–1605) Иова, изгнанного со своего служения Лжедмитрием, и Патриарха (1606–1612) Гермогена (Ермогена), умученного польскими интервентами.