И. Петровский (ред.) - Почему Гитлер проиграл войну? Немецкий взгляд

В общественно-политическом плане можно констатировать, что если какая-то большая часть американского населения и достигла в послевоенное время такого уровня жизни, которого она раньше не знала, то чернокожие граждане так и оставались ущемленными во всем. Их доля в подъеме имела весьма скромные объемы. И хотя были законодательные инициативы по улучшению участи цветных граждан страны, равно как и программы по стимулированию получения образования для всех участников войны, эту центральную внутриполитическую проблему война не решила [108].

В плане же внешней политики Соединенные Штаты, даже если бы они и хотели, уже не могли вернуться к изоляции их части света, состоящей из двух континентов. Как национальные финансово- и экономико-политические интересы, так и геополитически-военная констелляция принуждали Северную Америку к действиям во всемирном масштабе. Это обстоятельство было понято и принято как большинством ее граждан — и это явилось решающим моментом, — так и обеими политическими партиями.

Во всяком случае, в результате войны в США существовал консенсус по поводу того, что национальная военная политика обязана исключить повторение Пёрл-Харбора и что Вашингтон должен оказывать влияние на международное развитие. И то, что Рузвельт сделал строительство Объединенных Наций — одного из важнейших всемирноисторических результатов войны — национальным делом и ООН получила свою штаб-квартиру в Нью-Йорке, было совсем не случайно. Президенту хотелось, чтобы его народ отождествлял себя с Объединенными Нациями. Таким образом, это должно было настроить его на ту новую роль, которую Америка играла в мире [109].

Единственную в своем роде позицию Вашингтон занимал также и потому, что никакая другая держава не обладала в 1945 г. атомной бомбой. Это оружие революционизировало большую стратегию во второй половине XX века и кардинально изменило нравственное состояние людей. А. Дж. Тойнби метко определил изменившуюся ситуацию, сказав: «Умирать за какую-то страну или за какое-то дело становится беспочвенным и бессмысленным актом героизма, когда можно неопровержимо утверждать, что во всеобъемлющей катастрофе страна погибнет вместе с патриотом, а дело — вкупе с его поборником» [110]. И этот сценарий проиллюстрировал свою реальность в войне с Японией, когда были сброшены первые атомные бомбы.

Атомная бомбардировка Хиросимы 6 августа 1945 года, унесшая жизни почти 92 000 японцев, причинившая ранения 37 000 и оставившая без крова 170 000 человек, была предметом споров до ее проведения и осталась таковым и после. То же можно сказать и о сбросе второй атомной бомбы на Нагасаки 9 августа, жертвами которой стали 40 000 убитых и 60 000 раненых. Правда, оценивая эту операцию, надо учитывать два момента. Во-первых, американский Генеральный штаб полагал, что уже запланированное вторжение в Японию будет чревато потерями в 500 000 человек; и во-вторых, Токио напрочь отклонил «Потсдамскую декларацию» США, Великобритании и Китая от 26 июля 1945 года [111], к которой присоединился и Советский Союз, объявивший 8 августа войну Японии. Как бы то ни было, этот основывавшийся на прагматическом расчете — конечно, жестокий, если не сказать бесчеловечный — двойной удар по японскому гражданскому населению, дополненный внезапным крупномасштабным наступлением Красной Армии в Маньчжурии, имел своим следствием то, что император Хирохито принял — до последнего момента оспаривавшееся среди его военных — решение в пользу капитуляции [112]. 15 августа император обосновал этот шаг в своем эпохальном заявлении по радио и отдал приказ об осуществлении капитуляции по всем правилам. Полагают, что после этого покончили с собой до 200 000 японцев, а в общем же и целом исходят из того, что в мировой войне Япония потеряла около 1 800 000 человек, причем почти 600 000 из них — гражданские лица [113].

И вот 2 сентября был подписан процитированный в самом начале Акт о «безоговорочной капитуляции» [114], по которому Токио принимал все условия «Потсдамской декларации», в том числе ограничение японского суверенитета на островах Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и на ряде еще подлежавших определению позднее более мелких островов, демилитаризацию, переход к демократизации японского общества, уважение прав человека, выплату репараций, обязательства по торговой и экономической политике, а также право союзников на привлечение военных преступников к ответственности.

В последующее время действительно имела место длинная череда процессов, в ходе которых 4200 обвиняемых были признаны виновными и 720 приговорены к смерти и казнены [115]. Наиболее известным стал Токийский процесс против главных военных преступников, проведенный «Международным военным трибуналом для Дальнего Востока». В качестве главных обвиняемых на этом суде, начавшем свою работу 19 января 1946 года и завершившемся 4 ноября 1948 года вынесением 7 смертных приговоров и 16 приговоров к пожизненному заключению, предстали 25 человек. И в Японии Международный военный трибунал вызвал критику [116]. Но хотя тут и есть основания для кое-каких юридических сомнений, тем не менее для Токио применима та же оценка, что и для Нюрнберга. А вообще-то подлинная проблема в случае с Японией заключается в том, что руководство страны, которая доставила неизмеримые страдания своим соседям, отказывается — за исключением одного-единственного случая — признать это.

О таком обхождении с историей свидетельствует тот факт, что, несмотря на «ликвидацию системы Тенно», развенчание военной элиты и лишение власти крупных землевладельцев, не было социального сдвига в «нормах и базовых структурах». Скорее, пережитое в войну реставрировало «традиционное социальное поведение», а перемены ограничились областью институционально-технических изменений [117].

С материальной точки зрения Япония — потерявшая все свои завоевания, что повлекло за собой, среди прочего, и репатриацию почти 7 000 000 человек, — стояла в момент окончания войны перед грудой обломков. Экономика страны была разорена, бомбежками было разрушено 3,7 млн квартир — четверть всего жилого фонда по состоянию на декабрь 1941 года, причем во многих городах от жилой площади осталось не больше ее половины. Десять млн японцев были вынуждены эвакуироваться. Сельскохозяйственное производство составило максимум две трети уже недостижимого довоенного объема, а выпуск продукции промышленностью не доходил и до четверти. Особенная трудность заключалась в том, что наибольшие разрушения имели место как раз в промышленности, производящей товары народного потребления. В общем же и целом объем капиталов в народном хозяйстве составлял все же ни много ни мало, а 60 % своего объема довоенной поры [118].