Владимир Шигин - Лжегерои русского флота

Тем временем в Одессе происходили весьма серьёзные события.

Однако, перед тем как описать одесские события лета 1905 года, заметим, что в то время Одесса занимала в табели о рангах городов России совсем не то место, которое она занимает сегодня на Украине и даже ранее в СССР. Сегодня Одесса — это один из крупных промышленных центров и достаточно второстепенный курорт. Но в начале XX века всё было не так. Одесса была третьим по величине, политическому значению, развитию промышленности и торговли городом всей Российской империи вслед за Санкт-Петербургом и Москвой. Киев, к примеру, тогда был обычным второстепенным провинциальным губернским центром. По существу, это была южная столица России — богатейший промышленно-торговый центр с крупнейшим морским портом, через который шёл почти весь экспорт зерна из страны. А потому в событиях 1905 года и роль Одессы была особой.

Теперь обратимся не к трудам ангажированных историков, а к непосредственным свидетелям тех далёких одесских событий. Очень любопытно описаны одесские события в воспоминаниях героя Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн генерала Д.И. Гурко. В русской императорской и белогвардейской армиях сын знаменитого фельдмаршала и сам боевой генерал Д.И. Гурко считался образцом личной храбрости и офицерской чести, а потому сомневаться в правдивости его воспоминаний не приходится. Автор не пытается кого-то сделать героем, ни террористов-боевиков, ни мордобойца генерала Каульбарса, ни себя. Вот что написал Д.И. Гурко об Одессе, где был летом 1905 года:

«Мы оба (со своим товарищем офицером Головиным. — В.Ш. ) прибавили шагу и быстро сошлись с манифестантами. Надо было или удирать, или атаковать и, в случае неудачи, быть растерзанными толпой. Мы сошлись. Головин ударил в ухо первого, который с ним столкнулся. Я последовал его примеру. Оба повалились и бежали, бросив флаги. Головин ударил второго, который тоже повалился. Против меня оказался молодой еврей с револьвером в руках. Не давая ему времени выстрелить, я ударил его в зубы. Он выронил револьвер и с криком „ай, вай“ упал, затем вскочил и побежал. Я замахнулся, чтобы ударить третьего, но не пришлось. Вся толпа с криком „городовой“ побежала.

Из-за утла появился патруль Люблинского полка и из соседних домов показались люди, которые кричали, должно быть, нам: „Ура!“ На месте сражения остались несколько флагов и пара женских панталон. Патруль поломал флаги и на одно древко насадил панталоны. Мы с Головиным расстались, назначив встречу через 2 часа на Соборной площади, куда к этому времени должны были прийти несколько рот Люблинского полка.

Я взял извозчика и поехал завтракать. Извозчик был хромой и подвигался медленно. На Дерибасовской улице из окна третьего этажа высунулся еврей и выстрелил из револьвера 7 раз.

Несмотря на то, что расстояние не превышало пяти шагов, он выстрелил с такой меткостью, что не попал ни в меня, ни в извозчика, ни в пролётку. Тотчас собралась толпа, и я пошёл обыскивать дом, который не имел ни проходного двора, ни хода на соседнюю крышу. Осмотрев его сверху донизу, мы никого подозрительного не нашли и собрались обсудить дело на улице около ворот дома.

Стрелявший непременно в доме, так как никуда уйти не мог. В это время из ворот дома послышался женский крик „Вот он!“, и в воротах показалась внушительного телосложения сестра милосердия. В одной руке она держала за шиворот щуплого еврея, другой намолачивала его рукояткой револьвера „Смит и Вессон“ по голове. Весьма возбуждённо она нам рассказала, что нашла еврея в w.c. (ватер клозет. — В.Ш. ), куда сама хотела войти, но дверь оказалась запертой. Посмотрев в щель, она увидала еврея, который сидел там и держал в руках револьвер. Она высадила плечом дверь, отобрала у него револьвер и притащила сюда.

Всё время рассказа сестра милосердия продолжала держать револьвер за дуло и им размахивала. Я подошёл к ней и попросил отдать револьвер мне.

— Он может быть заряжен и может выстрелить.

Она это исполнила. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что револьвер не только заряжен, но взведён на боевой взвод. Она этим револьвером не только жестикулировала, держа за дуло, но намолачивала еврея по голове, и он не выстрелил. Вот что называется чудом.

Я только спросил у еврея, почему он хотел меня убить. Щёлкая зубами, он сказал, что только хотел меня напугать. Но это была явная ложь. Выстрелил он просто оттого, что я был офицер. Напугался же не я, а он. Я передал его патрулю, чтобы отвести в участок. К несчастью, в участке все задерживаемые смешивались и никакой следователь не мог отличить простого пьяницу от убийцы.

Через несколько дней войска это сами исправили; если кто-нибудь был пойман на месте преступления, его сдавали патрулю с указанием отвести в дальний участок за Куликово поле и, при попытке сбежать, застрелить. Задержанный, конечно, на Куликовом поле бежал, и патруль делал своё дело. После этого убийства и покушения сразу прекратились.

Придя на Соборную площадь, я получил в командование роту. Положение войск в это время было очень тяжёлое. С одной стороны, им приказано было прекращать погромы, с другой — толпа их встречала пением гимна, а отдельные евреи стреляли по ним из верхних этажей, и поймать их было трудно.

Каульбарс отдал приказ, согласно которому дом, из которого стреляют, будет разнесён артиллерией. Фактически это было трудно исполнить — разрыв гранаты на узкой улице ранил бы только прислугу орудия, лишь слегка разрушив здание.

На другой день был назначен церковный парад. После парада барон Каульбарс собрал вокруг себя офицеров и унтер-офицеров парада и обратился к ним с речью следующего содержания: теперь Государем императором объявлена свобода и равенство и поэтому, если кто-нибудь арестован за проступок, то с ним следует обращаться вежливо и отнюдь не бить, каков бы его проступок ни был. Не успел он своей речи закончить, как из верхнего этажа соседнего дома начали стрелять по группе, собравшейся кругом барона Каульбарса. Бросились в дом, но он оказался с проходным двором, и никого не нашли. Тогда Каульбарс приказал привести ему владельца дома. Пришёл какой-то наглый еврей-интеллигент, и он ему сказал, что дом его будет разнесён артиллерией. Еврей нахально ему ответил:

— Мало ли что Вы приказываете, я не могу отвечать за моих жильцов.

Каульбарс рассердился и ударил еврея два раза по лицу. Я услышал голос унтер-офицера, который сказал:

— Умный у нас командующий войсками, сначала умно объяснил, что не надо никого и пальцем трогать, а потом показал, как следует делать.

Одесское общество или, по крайней мере, часть его, приняло деятельное участие в работе против революции. Появился Союз русского народа, который на первых порах был антиеврейским обществом.