Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Великое дело — в свое время, и, конечно, лучше в юности — прочесть нужные книги. Они предохраняют от сделанных кем-то ложных шагов и повторных ошибок. Потом читать будет некогда, потом читается только необходимое, потом надо действовать. Потому что жизнь — это не рефлексия, а действие. Я будто вижу их живыми, этих «малых революционеров-философов». Они жили и погибли (ни к одному из них не подходит слово «умерли») в разные годы. Вот они, словно философы афинской школы с фрески Рафаэля, идут на меня из-под какой-то арки. В разном платье, с различным выражением на лицах.

Невысокий, тщательно одетый молодой человек в хорошо напудренном парике — Робеспьер. Провинциальный адвокат-архивариус, заставивший слушать себя сначала Учредительное собрание, а потом и всю Францию. Нужно было иметь характер, чтобы непрерывно, изо дня в день ломиться против течения, выступать в атмосфере враждебного внимания, одному против всех или почти всех. Он был близорук, щурился, порой надевал очки. Голос его был негромок. Сейчас кажется, что довольно простенькие мысли высказывал этот застегнутый на все пуговицы человек. Идеи социального равенства, народного суверенитета, политического равенства — идеи эгалитаризма. Погиб на гильотине. В своей речи «О том, как быть с Людовиком XVI» он говорил: «Чтобы найти решение проблем, надо рассмотреть лишь два вопроса: 1. Что разрешает справедливость и что она предписывает? 2. Чего требуют государственные интересы?» Это довольно сильное высказывание почему-то оказалось не забытым мною из собственного раннего чтения. Удивительным образом подобное раннее чтение оказывается школой зрелости.

Современник Максимилиана Робеспьера — Гракх Бабеф. «Когда тело мое будет предано земле, — писал Бабеф из башни Тампля перед казнью, — от меня останется только множество планов, записей, набросков демократических и революционных произведений, посвященных одной и той же важной цели, человеколюбивой системе, за которую я умираю…» Этого оказалось достаточно, чтобы войти во все энциклопедии мира. Энциклопедии «поправили» Бабефа — подлинное его имя Франсуа Ноэль, Гракх — псевдоним, взятый из римской истории. Его, Бабефа, собственная история говорит за себя. Весною 1796 года он возглавил «Тайную повстанческую директорию» и подготовил народное восстание. В свое время пришел к выводам, и их не скрывал, что невозможно войти в чистую «демократию», ей должна предшествовать временная революционная диктатура. Интереснейшее словосочетание, которое необходимо запомнить, как запомнил я при первом чтении. Французский революционер и мыслитель Гракх Бабеф весь полон удивительных для его времени мыслей. Поэтому есть смысл еще раз напрячь память и вспомнить слова этого сына отставного солдата: «Мы определим, что такое собственность. Мы докажем, что земля не принадлежит никому в отдельности, а принадлежит всем. Мы докажем, что земля, захваченная человеком сверх того количества, которое может его прокормить, — воровство у общества. Мы докажем, что мнимое право отчуждения — подлое посягательство, пагубное для народа. Мы докажем, что семейное наследование — не меньшее зло. Мы докажем, что если у человека нет всего того, что необходимо для удовлетворения его каждодневных потребностей, это результат присвоения его естественной личной собственности, совершенного похитителями общественного имущества; что, соответственно, все имеющееся у человека в количестве, превышающем удовлетворение им своих каждодневных потребностей, есть результат воровства, совершенного у других членов ассоциации…» Частная собственность — это главный враг Бабефа, жить достойно всем — установление общественного управления; оно в отмене частной собственности, в том, чтобы каждый человек занимался делом, к которому у него есть способности. Здесь тоже есть многое из того, о чем следует подумать. Бабеф думал о коммунизме. В его коммунистическом обществе не должно быть ни «каждому по потребностям», ни «каждому по его труду», а «каждому в соответствии с возможностями». Вероятно, для наших сегодняшних дней эта формула более жизненна, хотя и менее привлекательна, чем две другие.

И еще один младший соотечественник Бабефа и Робеспьера — Луи Огюст Бланки. Несколько раз за свою революционную деятельность приговаривался к пожизненному заключению и даже к смертной казни. Бланки уже отчетливо представлял наличие классовой борьбы, противоположность классовых интересов. Этот выдающийся революционер находился под сильным влиянием Бабефа. Был — заметим — мастером тайных обществ. Он считал, что только хорошо организованный заговор, только организация революционеров, построенная по принципу ордена с безусловным подчинением младших старшим, способна привести революцию к победе. Происходил из состоятельного класса, его отец был супрефектом. Накануне Октябрьской революции несколькими фразами я достаточно убедительно критиковал Бланки. Сейчас мне кажется, что в этих фразах был элемент сиюминутной полемики, отчасти они писались для нашей въедливой социалистической публики, которая подчас, кроме принципов, не видит в чужой идее ничего рационального. А что-то в этой организационной доктрине Бланки было. Я писал в семнадцатом: «Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых, половинчатых, нерешительных друзей революции. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма». Собственно говоря, было ли правомочно в теоретическом плане проводить это сравнение? Разве во времена Бланки имелись другие возможности, кроме заговора, чтобы хоть умозрительно надеяться на социалистическую революцию? Заговор был в то время привычной формой изменения государственной власти. Народная революция — это всегда редкая гостья. И если на это взглянуть сейчас из нашего времени, то кое за что любая нынешняя свершившаяся революция должна благодарить французского романтика Бланки. В любой нынешней революции есть элемент заговора, что, впрочем, совершенно не отменяет мое давнее предоктябрьское высказывание. Потому давайте признаемся, что, кроме революционной активности народа и революционной ситуации, есть еще и технология делания революции.

Согласимся, что компания моих революционных «отцов», которую я подобрал, достаточно неожиданна для Председателя Совнаркома первого социалистического государства, лица, так сказать, легендарного. Для создания некой былинности, легенды нужны, конечно, фигуры более основательные. К моим услугам была вся классическая школа немецкой философии, французские просветители, английские политэкономы, итальянские и французские утописты. Но мемуары, даже не написанные и не отдиктованные, а лишь продуманные и сложенные в сознании, тем и отличаются от других сочинений, что автор сначала решает: пишет он их, чтобы обмануть потомков или чтобы объяснить свою точку зрения? Я выбрал второй путь. Итак, кто же у меня еще «идет под аркой» в компании моих собственных «философов»?