Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Но все это рассуждения сегодняшнего дня. Вряд ли у меня в то время были очень уж серьезные и так далеко идущие намерения. В 23 года молодой человек принимается отращивать бородку, начинает довольно быстро лысеть, и ему хочется определиться с призванием писателя-публициста. Получится, не получится? Есть ли, кроме гимназической вымуштрованной сноровки, Божий дар к расстановке слов или его нет? Мы ведь все знаем, что людей, прекрасно будто бы говорящих, немало, но попробуйте такого говоруна посадить за чистый лист бумаги, какая неинтересная и пошлая пойдет нудятина. Дар требовал проверки. Одним словом, было много нерастраченных молодых сил, имелись дерзость и злость, уже были накоплены довольно обширные знания. Впрочем, интерес к этому у меня имелся всегда, и, может быть, отсутствие в свое время планомерного сидения на лекциях в университетских аудиториях привело к библиотечной страсти? Париж, Лондон, Женева, Цюрих — залы библиотек этих городов мне известны очень хорошо. А многие знания, как известно, рождают не только много печали, но и слишком много размышлений о несовершенстве всеобщего устройства. Куда ни кинь, мне необходимо было сводить счеты с царизмом. А тогда я просто хотел что-нибудь исследовать, но, естественно, в русле моих интересов. Что?

И тут совершенно случайно мне попалась сравнительно свеженькая, вышедшая в Москве в 1891-м книжка некого В. Е. Постникова о южнорусском крестьянском хозяйстве. Здесь нужен особый глаз, чтобы книжку заметить, и особый интерес, чтобы ее прочесть. Нет, не случайно книжка эта приплыла из Москвы в Самару.

Ах, эта русская интеллигенция, которую я никогда вроде бы не любил. В мое время она не умела сидеть без дела, и если не готовила революцию, не ругала царя и правительство, то лечила, учила детей, на последний случай — собирала и обобщала статистический материал. Вот этим самым и был занят служащий министерства земледелия и государственных имуществ по устройству казенных земель Постников. Он был экономистом-статистиком, без особых взлетов, но человеком чрезвычайно добросовестным. Тут надо бы спеть оду нашим гениальным уездным статистикам из сосланных революционеров, из недоучившихся студентов, собравшим на редкость точный и обширный материал по нашим земствам. И вот Постников обобщил этот материал, может быть, по самым благополучным нашим, южным, губерниям — Екатеринославской, Таврической и Херсонской.

Объемистая — более 300 страниц — книжка Постникова вообще-то в литературе о разложении русского крестьянства в конце века должна быть поставлена на одно из первых мест, так полон и так удобен для пользования собранный в ней материал. Самые слабые места в ней — это когда автор пытается дать рекомендации. Здесь экономиста подвела незначительность его экономических теорий. Я попытался взглянуть на все изложенное автором по-другому.

Тогда мне все казалось таким нужным, каждая деталь сверкала и требовала вмешательства. С сегодняшней точки зрения выводы мои наивны, ибо до боли очевидны. Кто же сейчас усомнится в том, что в конце века русское «свободное» крестьянство расслоилось и высшие группы крестьян (наиболее состоятельные) основывают свое улучшенное хозяйство на разорении низших? Зажиточное крестьянство пользуется наемным трудом, а бедное вынуждается прибегать к продаже своей рабочей силы.

Постников говорил о «борьбе экономических интересов» на селе, а я на основе его выкладок сделал вывод о прямой эксплуатации. Натуральное хозяйство превращается в товарное, кипит рынок рабочей силы. Аренда надельной земли у обедневшей группы населения, наем в батраки крестьянина, переставшего вести свое хозяйство, — это уже не только рознь, это и есть та самая эксплуатация. А народники по инерции еще продолжали говорить о нетронутости патриархальной общины.

Но был и еще один важный акцент: массовая запродажа наделов в чужое пользование. Тех самых наделов, которыми мир, община «одаривает» всех своих членов. Это земля дешевая и «близкая». Понятие «кулак» еще, пожалуй, не приобрело широкого хождения. Вишневый сад Лопахин еще не купил у бывших своих господ.

Теперь надо поразмыслить, а вопрос примитивнейший, на который не смогли ответить дяди из «Русского богатства», потому что удобно не видеть и не отвечать. Так что же происходит с бывшим крестьянином, если он не нанимается в батраки? Он уходит в город, а это и есть растущий рабочий класс.

О «Русском богатстве» я упомянул не случайно — полемике с авторами этого журнала посвящена моя книга «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Я объединяю внутренне вместе эти две работы не только потому, что выкладки Постникова в качестве ссылок и цитат потом появятся в моих следующих сочинениях. Дух у них общий: прежде чем двигаться дальше, надо было разобраться с сегодняшним днем. Но сначала несколько слов об истории «ненапечатания» статьи.

Статью эту я, конечно из желания гласности, из-за стремления донести свою мысль до публики, из-за своей наивности в конце концов, предложил почтенной «Русской мысли». Редакция отклонила статью с вежливой формулировкой — «как неподходящую к направлению журнала». Либеральный журнал, гордящийся непредвзятой свободой своих высказываний! Почему я не передал статью в «Богатство»? Либеральные авторы последнего уже были замечены в крайней ангажированности своего направления. Вот эта первая молодая обида и уже ясное понимание продажного характера буржуазной прессы позднее вылились в статью «Партийная организация и партийная литература», которой будут долго пользоваться, читать, ссылаться, и не потому, что она такая новая и правильная. Здесь с предельной близостью к сути сформулирована зависимость буржуазной прессы от «денежного мешка». По-русски это можно выразить и так: кто платит, тот и заказывает музыку. Вот как далеко иногда завязываются узелочки. Интересно, что статью «Партийная организация…» по-настоящему так и не поняли: говорили, что я, дескать, сужаю возможности художественного творчества, так ведь в ней я не оценивал художественную литературу. Но объективно в эту мою популярную статью умещается все, и в том числе подкормленный благонамеренный автор, который часто даже бдительнее своего издателя.

Мои воспоминания, повторяю, — это в первую очередь воспоминания политического писателя, и больше всего меня в них интересует соответствие моих прогнозов и суждений действительности. Даже факты биографии — это каталог уже давно минувшего, старательно зафиксированного кем-либо, или — в моем случае я это прекрасно понимаю — эти факты будут разукрашены близкими или теми же самыми зависимыми от издателя писателями, которые захотят продемонстрировать свою лояльность режиму. Таких больше, чем иных, и я рад, что не пошел по их проторенной и благополучной стезе. А что за это пришлось заплатить своей расстроенной жизнью — результаты того стоят. Опять повторяю: не каждому писателю удавалось свои химеры превратить в реальность, свести все счеты с прежним и начать строить неизведанное новое. Впечатление от всего этого обжигающее.