Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Вообще-то это было совещание участников марксистских кружков, законспирированное под масленичные блины. Но были мы все молодые, мне всего 24 года, здесь имел место, конечно, и элемент молодежной гулянки. Возвращались вдоль Невы вместе. Самый конец февраля, уже чувствовалась весна. Говорили. Может быть, этот первый разговор все и решил?

Если вновь вернуться к моим родителям, то можно добавить, что они были людьми целомудренными, с повышенным чувством ответственности ко взятым на себя обязательствам, в частности к семье, воспитанию детей. Отец был глубоко верующим человеком, соблюдал все церковные праздники и ходил в церковь. Мама тоже верила в Бога, но в церковь не ходила.

Они познакомились в Пензе, но свадьба их состоялась в 1863 году, когда мой отец уже служил в нижегородской гимназии. Я запомнил эту дату, потому что в следующем, 1864 году родилась первая дочь — Анна. Саша был на два года ее моложе.

Свадьба состоялась в имении отца невесты, в Кокушкино, и надо заметить: выходя замуж за моего отца, моя мать теряла дворянское звание. Маме в то время шел 29 год, замужество для девушки той поры очень позднее, но брак был по любви и, главное, вполне осмысленным и женихом, и невестой. Отец в это время, как я уже заметил, преподавал в гимназии в Нижнем Новгороде, и это было, конечно, по сравнению с захолустной Пензой повышением.

Вообще относительно моей родословной и дворянского звания ходит множество слухов. Особенно вокруг звания — потомственный дворянин. Как будто оно сыграло какую-то роль в судьбе Ульянова, ставшего Лениным. Но ведь с таким же успехом, по сути, я мог бы зваться и потомственным крестьянином и даже внуком крестьянина крепостного. Объясняю все, чтобы покончить с этим вопросом сразу.

В 1865 году мой отец после десяти лет беззаветной службы по ведомству министерства народного просвещения был награжден орденом Св. Анны 3-й степени. Этот орден давал право на личное дворянство. Этим же правом, естественно, стала обладать и моя мать. Но в 1879 году отец, один из крупнейших губернских чиновников, получает чин действительного статского советника, равный генеральскому, и с ним — право на потомственное дворянство. Как у нас в семье к этому относились? Это видно по следующему факту: отец так и не оформил своего права на потомственное дворянство, а мама сделала это лишь в 1886 году, когда потребовалось хлопотать о неблагонадежных детях, так как на чиновников, конечно, действовало дворянское звание просительницы.

Как я уже отметил, отец был очень добросовестным, можно сказать, ответственным до педантизма, имел консервативно-либеральные взгляды. Он как человек, достигший многого своим трудом, усидчивостью, выломившийся, как тогда говорили, из другой среды, очень дорожил своей карьерой и репутацией чиновника. В молодости, когда он только начинал служить в Пензе, некоторых преподавателей института уволили, заподозрив в направленных «на разрушение основ» взглядах. Замечу, что отца это «сокращение штатов» не коснулось. Я бы даже сказал, что его старания были довольно скоро замечены. В 1869 году, в возрасте 37 лет, его перевели из Нижнего Новгорода в Симбирск и назначили инспектором народных училищ всей губернии. Это была большая и почетная должность, дающая право на принадлежность к губернской служивой элите. В Симбирске в 1870 году я и родился.

Самым значительным поступком в жизни моего отца была женитьба на маме. Она была замечательной женщиной с выдающимися душевными качествами и, как мне всегда казалось, руководила им. Они оба были выдающимися людьми. Отец, положивший жизнь и здоровье на образование народа, месяцами пропадавший в разъездах по губернии зимой на санях, инспектируя и открывая школы, борясь с нерадивостью и саботажем властей, и мать, на своих плечах державшая семью, организовавшая четкий и размеренный домашний быт и воспитание детей. Без фарисейской скромности я хотел бы заметить, что вряд ли в Симбирске существовала какая-либо другая семья, в которой четверо детей по окончании гимназии получили три золотые и одну большую серебряную медаль. В этом факте и кипучая энергия, и трудолюбие моего отца, и редкая целеустремленность мамы. Пусть эти слова станут венком их памяти.

Но тем более удивительно, что сама мама не получила систематического образования. Ее занятиями и духовным развитием руководила, как я уже говорил, ее тетка-немка. Надо понимать, что та в воспитании племянницы не выпустила из внимания ни одной истинно немецкой положительной черты. Мать была пунктуальна, домовита, бережлива и обладала четкой целеустремленностью. Еще до встречи с отцом, несмотря на свое домашнее, без приглашенных учителей, воспитание, она сдала письменные экзамены на звание школьной учительницы. Мама очень хорошо говорила по-немецки и самостоятельно выучила английский и французский. Это вообще было в традиции того времени, когда разночинная интеллигенция самостоятельно изучала иностранные языки. Достаточно вспомнить моего любимого Чернышевского, который переводил с английского, но, приехав в Лондон, не мог правильно произнести ни одного слова: он никогда не слышал, как говорят на английском. В то далекое время редко произносили слово «самообразование».

Как мама относилась к социальным вопросам? В духовном смысле она предоставляла детям возможность идти своим путем, не всегда разделяя наши крайние взгляды, но уважая их. У нее было удивительно взвешенное отношение к чужим воззрениям. Круг ее чтения был разнообразен, но я доподлинно помню, что в ее комнате стояли собрание сочинений Шекспира в оригинале и многотомная «История Французской революции» Тьера. Что у того и другого автора было ей близко? Мне иногда казалось, что у мамы — шекспировский характер. Смерть отца, гибель Саши, ранняя смерть Оли, аресты и ссылки детей…

Здесь, конечно, стоит порассуждать, почему все дети директора народных училищ и его жены соединили свою жизнь с демократическими силами, выступавшими против деспотизма и произвола господствующих классов. Почему все мы, формально принадлежа к этому классу, боролись против него и предпочли размеренным дням и карьере жизнь подпольщиков и революционеров? У меня нет короткого и полного ответа. Инстинкт? Какой инстинкт? Свободы и справедливости? Людей, жалящих и подтачивающих свой класс, много: Сен-Симон — граф, Томас Мор, автор «Утопии», — канцлер Англии, все декабристы — дворяне, причем многие немалых чинов и высоких титулов. Я уже, кажется, говорил, что отец был на редкость ответственным человеком и прекрасным, самоотверженным чиновником. Но тем не менее недаром два раза министры народного просвещения подписывали приказ об отставке симбирского тихого вольнодумца. Я помню, как Саша с чувством декламировал некрасовские «Песню Еремушке» и «Размышления у парадного подъезда». Перечтите эти вещи, чтобы понять их могучую революционную силу. Но ведь рекомендовал обратить на них внимание отец.