Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Читая «дело», я еще раз понял, почему в детстве мне так мучительно хотелось быть похожим на брата. Это притягательность и обаяние крупной личности. Спасая товарищей, отводя неоправданные жертвы, он пытается всю ответственность (как чуть раньше — большую часть материального обеспечения боевой части этого теракта) взять на себя. Будто в характере Саши присутствовала какая-то физиологическая ненависть к царизму, к несправедливости, которую этот прогнивший режим нес. Как никакие другие страницы важнейших политических документов, мне врезаются в память, будто озвученные незабываемым голосом Саши, стенографические протоколы его следственного и судебного дела. Какое нечеловеческое хладнокровие решимости и какое умение сформулировать главнейшие принципы собственного мировоззрения! Вот конкретный ответ на общий вопрос: из чего рождается убежденность. Но пусть сейчас меня не подведет устающая, но еще не уставшая память.

«Фактическая сторона установлена вполне верно, — говорит он своему судилищу, — и не отрицается мною. Поэтому право защиты сводится исключительно к праву изложить мотивы преступления, то есть рассказать о том умственном процессе, который привел меня к необходимости совершить это преступление. Я могу отнести к своей ранней молодости то смутное чувство недовольства общим строем, которое, все более и более проникаясь в сознание, привело меня к убеждениям, которые руководили мною в настоящем случае. Но только после изучения общественных и экономических наук это убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось, и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социалистические формы».

Социалистические мечтания — это у нас, видимо, семейное. Этот путь я, наверное, проделал уже после гибели Саши. Но как здесь все схоже.

Папка с документами из архива пахла особой, удивительно тонкой и въедливой, книжной пылью. Многое из того, что создала история, навсегда растаяло в этой пыли. В том числе и Особое присутствие Сената. Не гражданский суд, а некое спецобразование с более жестким подбором судей. Недаром именно в России сложилось такое замечательное словосочетание — «суд неправедный». Заведомо неправедный. Ах, эта привычка российского правительства надеяться больше не на закон, а на это самое спецобразование, на давление власти. Власть раз попробовала так называемой демократии в деле Веры Засулич, — террористки, проникшей с револьвером в приемную петербургского градоначальника Трепова под видом просительницы Козловой («первая попавшаяся фамилия», — объяснила она в суде), чтобы покарать его за приказ о позорном сечении розгами политического арестанта, студента Андрея Емельянова, который во дворе дома предварительного заключения будто не снял перед ним шапку, — а получила демократический сюрприз — голубушку террористку, сумевшую-таки произвести выстрел в ненавистного самодура, присяжные самодержавной страны оправдали. Правда, уже на следующий день власть опамятовалась, и за подписью генерала Козлова — еще один «первый попавшийся» или козел отпущения? — участковым приставам было разослано секретное распоряжение: «принять самые энергичные меры к розысканию и задержанию дочери капитана Веры Засулич». Но капитанская дочь, в отличие от пушкинской, не надеясь на монаршую милость, успела скрыться в Швейцарии. (Там, спустя 17 лет после процесса, я с ней и познакомился.) В общем, власти перестали играть в эти игры, предпочитая привычную надежду на верную диктатуру и давление государства. А что такое государство, как не машина для подавления всех классов общества в интересах правящего? Кто-нибудь знает другие примеры? И в этом смысле можно оправдать и батюшку царя, и Особое присутствие: они действовали по своим, загодя принятым правилам. Но не говорите тогда, господа, о христолюбии и гуманности, коль под песни об этой самой гуманности и любви к ближнему на террор отвечаете террором. Это ли удел сильного?

Многие мысли Саши уже при первом же быстром чтении обожгли меня своей точностью и прямотой. Мне отчасти показалось, что это мои затаенные мысли. Поэтому и запомнились дословно, как мои. Он формулировал все, касающееся политики и общественной жизни, с удивительной отвагой естествоиспытателя, привыкшего оперировать фактом и описывать этот факт, стремясь к выявлению сути. И это, повторяю, он делал, имея за плечами всего 21 год.

«Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное только духовной силой и сознанием своей правоты против сознания физической силы большинства. Русское общество как раз в таких условиях, что только в таких поединках с правительством оно может защищать свои права… Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь…»

Террор — специфически русская ситуация, где невозможна никакая открытая пропаганда не только социалистических идей, но и общекультурных. И если нет интеллектуального соревнования, то какое остается? А теперь подставьте вместо шокирующего слова «террор» — «диктатуру пролетариата»… Большевики и были тем меньшинством, которое осознало свою правоту во имя большинства. «Дайте мне точку опоры — я переверну земной шар». А точкой опоры стала партия. Сколько было споров и сомнений с первых же дней ее создания! Мне-то всегда было ясно, что только сила способна противостоять силе царизма и его государства.

Плеханов, Мартов, Струве, Аксельрод… Бывшие друзья, которым история доказала, что они были не правы… Очень точно говорил Саша об интеллигенции. Можно ее, как я, глубоко не любить за эгоизм и презирать за предательство социальных слоев, откуда она вышла. Вот Горький, босяк, шпана, а как любит приобщенность, дружит не только с артистками Художественного театра, но и с великими князьями. Любят они запах салона, но настоящая интеллигенция, врачующая и учительствующая, исследующая и работающая на заводе и в шахте, она помнит полунищий поповский или учительский дом, где проходила ее юность, скрываемую нищету и до глубины души сочувствует темному и одурманенному поповщиной и водкой народу. Это опять мысль Саши: «Русское общество отличается от Западной Европы двумя существенными чертами. Оно уступает в интеллектуальном отношении, у нас нет сплоченных классов, которые могли бы сдерживать правительство… Для интеллигентного человека право свободно мыслить и делиться мыслями с теми, кто ниже его по развитию, есть не только неотъемлемое право, но даже потребность и обязанность…» А может быть, нас так воспитали родители, может быть, это семейная привилегия и традиция так думать?