Петр Астахов - Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

Возмездие свершилось без борьбы и крика: он был убит наповал, а Юрка, забрав топор, направился к лагерному «куму» доложить о случившемся.

— Там, в бараке, я убил человека… Заберите труп…

А у барака все было запружено любопытной толпой, передающей подробности случившегося. Я тоже не удержался и, попав к месту происшествия, был потрясен ярким цветом крови, только что оставившей человеческое тело, забрызгавшей обильно труп, постель и недавно вымытые деревянные полы.

Трагичный финал этот — маленький эпизод в бесконечно повторяющихся лагерных происшествиях, где жизнь человеческая потеряла обычный смысл и ценность, где принцип «умри ты сегодня, а я — завтра» стал лозунгом людей, заброшенных сюда злой волей руководителей государства, провозгласивших и утверждающих Новый Мир. Как будто все это кем-то было хорошо продумано и воплощалось в жизнь для уничтожения людей и регулирования поголовья ГУЛАГа.

Получалось, что не система истребляет этих людей, что делают это они сами, зэки, так пусть и несут ответственность за злодеяния, за антагонизм, за террор и за убийства. А система, таким образом, пыталась свалить вину «с больной головы на здоровую» и уйти от наказания.

После этого убийства, вскоре произошло новое происшествие. За зоной, среди вольнонаемных поселка, было обнаружено лагерное вещдовольствие. ВОХРа доложила об этом оперуполномоченному. Начался розыск. Следы привели к вещкаптерке. Главным действующим лицом по реализации вещдовольствия оказался счетовод вещстола Сашка Фомин.

Убитый повар и Сашка были чем-то похожи. Оба одной «весовой категории» и «масти». По службе счетовод имел отношение только к вещевому складу, но отъевшаяся физиономия его говорила и о другом: трудно было скрыть связь с кухней, с хлеборезкой, с продстолом.

За счет «пересортицы», «актировки» и других приемов ловкие и опытные дельцы могли и в лагере «толкать» новое обмундирование «налево» и взамен иметь не только продукты, но и деньги. Такой любезностью Фомина пользовалась и лагерная «придурь».

Сколько времени он проработал в вещстоле, не знаю. Чтобы попасть на эту должность, нужны были деньги или «покровители». Денег в зоне не было, они существовали нелегально, и с их помощью, как и на «гражданке», можно было добиться любой цели. У Фомина были найдены денежные знаки, и его посадили в БУР [32] Барак усиленного режима. .

Мне пришлось увидеть его в приемной, двое охранников привели его в наручниках к капитану. За несколько дней ареста с него сошли былой глянец, вес и уверенность, отличающие «придурка» от работяги. Он был подавлен и удручен и после разговора с капитаном снова возвращен за проволоку в «малую» зону. Через несколько дней в книге «Движение» я сделал запись об отправке его на пересыльный пункт.

Место Фомина продолжало оставаться вакантным.

Капитан перебирал кандидатуры. Однажды он вызвал меня:

— Скажи, ты не работал счетоводом?

— Нет, гражданин капитан.

— Я хочу направить тебя в вещстол. Справишься? Подумай и помни об ответственности, я не люблю хапуг.

Он смотрел на меня, пытаясь разгадать мои мысли и отношение к этому.

Оно действительно было заманчивым, так как приближало к лагерной элите, к наиболее перспективным возможностям жизни. Я должен был двумя руками хватать эту синюю птицу удачи и благодарить за «оказанное доверие», но вместо этого я нерешительно ответил:

— Не знаю, гражданин капитан, справлюсь ли…?

— С завтрашнего дня принимай дела и начинай ревизию каптерки, — решительно сказал Дубовой, переходя уже на приказной тон.

Так состоялось мое новое назначение, которое позволило оставить общий барак и перейти в отдельную кабинку вещкаптерки. Из простого зэка я стал счетоводом вещстола!!! человеком хорошо известным всему ОЛПу: не было заключенных, которые не получали бы из каптерки вещевого довольствия. Несмотря на то, что в ту пору мне было всего лишь двадцать три года, со мной почтительно здоровались, оказывая внимание и уважение как «важной» персоне.

Я сбросил рваную телогрейку и гимнастерку, доставшиеся от нормировщика, получил со склада новые ватные брюки и валенки и совершенно изменился внешне. Похоже, что жизнь в уже который раз предлагала мне Веру и Надежду вместо отчаянья.

К этому времени в зоне уже построили барак под баню. В первые месяцы заключенные с ОЛПа цементного завода пользовались баней известкового. Вся процедура санобработки проходила в крохотном холодном бараке. Прожарочный котел, раздевалка и мойка находились в одном тесном закутке, больше походившем на рассадник вшей, чем на баню. В деревянную кадку наливали литровую кружку горячей воды и столько же холодной. Воды хватало только на тело, мыть голову при всем желании не удавалось. Зуд от насекомых, как будто, ослабевал, но потом возобновлялся с новой силой, особенно, в отросшей щетине и волосах. Вытащенная из прожарки «роба» от температуры и накопившейся грязи становилась «коловой» со специфическим запахом прожаренного тряпья и грязного тела. Через десять дней подобная процедура повторялась. Можно было представить радость, с какой зэки встретили открытие своей собственной олповской бани!

Своя баня — великое благо в жизни людей, заброшенных в суровые края Крайнего Севера! Жить действительно стало легче.

Барак, где я жил и в котором размещались две каптерки — вещевая и продовольственная, разделяла стенка. Оба каптера, люди средних лет, степенного поведения и образа мышления, поддерживали добрососедские отношения.

Я работал с добродушным бородачем-украинцем Евгением Ивановичем Ковтуном. До ареста на «гражданке» он работал в пригородном селе агрономом-зоотехником. При крупном росте и телосложении разговаривал вполголоса, мягко, улыбчиво. Каптером его назначил капитан Дубовой.

И сейчас, думая об этом, я как-то по-другому оценил взбалмошного и непредсказуемого начальника. Ни Ковтун, ни я не принадлежали к уголовникам, но выбор его почему-то выпал на 58-ю, политическую. Почему именно я со своей непрактичностью и неприспособленностью или Ковтун с мягким и тихим нравом?

Для Дубового мы, как и все лагерники цементного, были преступниками, отщепенцами и изменниками Родины. Но почему на место каптера, вместо проворовавшегося Фомина, он назначил человека другого склада и отношения к работе?

При этом я помнил, что, как правило, при подборе на материально-ответственные должности советские руководители подбирали людей «тертых», «умеющих жить», способных извлекать наибольшую выгоду из «доходного» места, чтобы кормить руководство и не забывать себя. Похоже, что у Дубового на этот счет были другие соображения принципы — вот теперь и судите этого злодея!