Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме

Нам повезло, что мы в ту ночь попали в караул, потому что на роту «С» произошло небольшое нападение. Всё могло обернуться участью, худшей, чем смерть, но оказалось больше похоже на комедию с братьями Маркс. Несколько миномётных мин осыпались на территорию роты одна за другой. Единственной потерей стал сортир за нашим бараком, который получил прямое попадание через крышу и был стёрт с лица земли. Большинство из нас предпочли бы оказаться под градом раскалённых осколков, чем под разлетающимся содержимым 55-галлонной бочки, стоявшей под стульчаком. Одного только запаха хватило бы, чтобы отогнать стервятников от мясного фургона. Очень кстати было на следующий день выйти в караул на периметр, подальше от вонючего безобразия, пока его не высушило солнце. Мухи и комары, должно быть, думали, что наступает Рождество.

После обеда мы по очереди посетили армейский магазин и парикмахерскую. Работал только один парикмахер, древний тип, один против толпы дожидающихся солдат. Все довольно здорово заросли за время последней операции. Длинноволосые командованию были не по душе. Так было всегда. Соответственно, нам довели, что четыре недели в джунглях – не повод носить длинные волосы. Мы все должны были проследовать к парикмахеру и привести себя в порядок настолько быстро, насколько возможно.

Хьюиш сидел возле парикмахерской с баночкой колы. Не будучи чистюлей, он воспользовался возможностью слинять с караула, побездельничать и не восстанавливать свой армейский вид. Он держался поблизости, пока не подходила его очередь стричься, и затем уходил, говоря, что не может проторчать там весь день, и что настал черёд кому-нибудь другому на время сняться с караульной службы.

В армейском магазине, к моему удивлению, было, что купить кроме военных романов в мягких обложках и сгущённого молока в банках. Они, должно быть, недавно получили новую поставку товара. Тыловые типы не успели всё скупить.

Мой список покупок составили наручные часы и маленький транзисторный радиоприёмник. К счастью, я захватил свою товарную карточку – они действительно её проверили и отметили то, что я купил. Товарные карточки должны были как-то обуздать чёрный рынок и защитить местную экономику. В соответствии с карточкой, мои покупки ограничивались тремя радиоприёмниками и двумя наручными часами за год. Мой лимит на телевизоры и электрические фены составлял по одному экземпляру. Я не предвидел большого спроса на эти категории товаров со стороны парней в моём подразделении, учитывая, что в нашем бараке не было электричества. Как ни странно, карточка также предупреждала, что мне не позволяется покупать алкоголь до достижения возраста двадцати одного года. Я мог умереть за свою страну, но не мог купить её бухла.

Настоящим чудом стало то, что я смог купить батарейки для своего приёмника. Чаще всего они оказывали распроданы. В дальнейшем все свои батарейки я покупал на чёрном рынке в деревне Лай Кхе. Посредником в этих сделках всегда выступал Ким, молодой человек двадцати лет, который сам себя назначил нашим слугой. На самом деле его звали не Ким. Мы так его называли, потому что его настоящее имя звучало, как если полный ящик столового серебра вывалить на пол, и никто из личного состава не мог его выговорить. Навыки Кима в английском были жалкими, но он знал несколько слов, например, «радио» и «батарейки». Он называл мне цены, я давал ему деньги, он возвращался с батарейками и брал комиссионные. Ким также занимался нашей стиркой. Он тащил наши мешки с грязной одеждой в деревню и возвращался с ней, сложенной в аккуратные стопки за доллар или два, выраженные в пиастрах. Он мог даже накрахмалить одежду по вашему желанию, но немногие из нас это делали.

Вернувшись на линию укреплений, я с гордостью продемонстрировал свой новый приёмник. … всеобщий интерес в пользу какой-нибудь заводной музыки. Конечно, каждый предвкушал свою любимую разновидность музыки, будь то рок-н-ролл, кантри, блюз или что-то ещё. К сожалению, единственной доступной англоязычной радиостанцией было Радио Вооружённых Сил, и в тот момент там передавали не музыку, а прямой эфир речи президента Джонсона, которую он произносил в законодательном собрании штата Теннесси.

Поначалу мы все подумали, что это может быть важное заявление, которые мы все желали услышать – что вот-вот подпишут мирное соглашение. Но всякий энтузиазм относительно Л.Б.Дж. и радиоприёмника испарился, когда стало ясно, что всё это одна и та же старая риторика. Он сказал, что мы – хорошие парни, что мы делаем во Вьетнаме правильные вещи, и что мы на самом деле выигрываем войну. Но сейчас, нет, вы не поедете домой потому, что нет, войне не закончилась, так что идите и победите разок за Джиппера [70] "Идите и победите разок за Джиппера!" — слова американского футболиста Джорджа Джиппа по прозвище Джиппер, которые он якобы произнёс на больничной койке, обращаясь к тренеру команды Кнуту Рокне. Впоследствии, в фильме 1940 года "Кнут Рокне, настоящий американец" роль Джиппа исполнил Рональд Рейган, после чего за ним закрепилось прозвище Джиппер, а произнесённая им фраза позже использовалась, как политический слоган Рональда Рейгана. ! Я по-прежнему считал наши усилия в Индокитае, помощь южным вьетнамцам, благородным делом, но был в душе разочарован, что в словах президента Джонсона не обнаружилось никакого прогресса в сторону мира.

Речь не вызвала особых дискуссий о политике за кулисами войны. Их никогда не бывало. Кое-кто поворчал насчёт того, что две стороны не могут собраться и закончить вопрос, но не более того. В политическом смысле мы были пёстрой группой. Некоторые одобряли наши военные усилия, некоторые нет. Мы так мало про это говорили, что я даже толком не знал, какой стороны придерживается большинство из нас. Многие, похоже, вообще не склонялись ни туда, ни сюда – их просто засосало течением. Америка ведёт войну, идёт призыв, и мы поехали. Им невдомёк было про колледжи и другие модные отсрочки от службы.

Офицеры и сержанты тоже казались внешне безразличными к политике войны. Они указывали нам, что делать и как делать, не обращаясь к общей картине. Они должны были провести нас через наш маленький ломтик войны, не сказав ни слова про весь пирог. Они не пели нам о войне бодрых песен, что они желают нам вернуться со щитом или на щите, потому что мы обязаны выиграть войну ради Господа и ради своей страны и спасти наш народ. Мне это приходилось по душе. Так было лучше всего.

Для нас реальность состояла в том, чтобы закончить командировку и уехать домой одним куском. Нам предстояло этого добиваться, как подразделению, не как группе индивидуумов. В частности, это означало закрывать глаза на наши расхождения во мнениях до такой степени, чтобы даже не обсуждать их. Мы с лёгкостью это выполняли и примерно таким же образом относились к расовым различиям: мы их глубоко игнорировали.