Александр Боханов - Борис Годунов

Тот же Второй был у Александра Никитича казначеем и замыслил, яко же в древности окаянный Яким Кучкович^^^ умыслил на государя своего на князя Андрея Боголюбского, и пришел к братии своей со словами: “Идем, убьем государя своего, князя Андрея”, — так и свершилось; так же и сей окаянный Второй пришел тайно к Семену Годунову^^^ и возвестил ему: “Что Царь повелит сделать над государями моими, то и сотворю”. Семен же был рад и возвестил [о том] Царю Борису. Царь же Борис повелел сказать ему [Второму] о своем великом жаловании.

Семён же, замыслив со Вторым, положил всякое коренье в мешки и повелел ему положить [мешки] в казну Александра Никитича. Тот же Второй сотворил это и пришел доносить на государя своего, и про то коренье возвестил. Царь же Борис послал окольничего Михаила Салтыкова^^^ с товарищами и повелел расследовать [это дело]. Тот же окольничий Михаил поехал с тем Вторым и мешки с кореньем взял, иного ничего не искал, зная, что в доме ничего неправедного нет; и привезли те мешки на двор к Патриарху Иову, и повелел [Михаилу Салтыкову] собрать всех людей, и то коренье из мешков повелел выложить на стол, будто то коренье найдено у Александра Никитича, и того доносчика Второго поставили тут в свидетели. Тут же привели и Фёдора Никитича с братьями. Они же пришли, как агнцы непорочные к закланию, лишь возлагая упование на Бога и не боясь ничего, потому что не ведали за собой никакой вины и неправды. Бояре же многие на них как звери пыхали и кричали. Они же им не могли отвечать из-за такого многолюдного шума.

Федора же Никитича с братьями отдали приставам и повелели их заковать; родственников же их: князя Федора Шестунова и молодых Сицких и Карповых отдали приставам же. За князем Иваном Васильевичем Сицким послали в Астрахань и повелели его привести в Москву с княгиней и сыном, заковав. Людей же их [Романовых], которые за них стояли, схватили. Федора же Никитича с братьями и с племянником с князем Иваном Борисовичем Черкасским не единожды приводили к пытке. Людей же их, рабов и рабынь, пытали различными пытками и подучали, чтобы они на своих государей говорили. Они же отнюдь не помышляли ничего злого и помирали многие на пытках, и на государей своих не клеветали.

Царь же Борис, видя их неповинную кровь, держал их в Москве за приставами много времени; и, замыслив привести их к кончине, с Москвы разослал по городам и монастырям. Фёдора же Никитича послал с Ратманом Дуровым в Сийский монастырь и велел там постричь [в монахи]. Он же, государь [Фёдор Никитич], неволей был пострижен, но волей и с радостью великой и чистым сердцем ангельский образ воспринял, и жил в монастыре в посте и в молитве.

Александра Никитича с Леонтием Лодыженским сослал к Студеному морю к Усолью, называемому Луда; там его заточили в темницу; и по повелению [царя] Леонтий там его удушил, а погребен [Александр Никитич] был на Луде. Михаила же Никитича Романова с Романом Тушиным [царь] сослал в Пермь Великую, и повелел ему сделать тюрьму от города в семи поприщах; и там [Михаила Никитича] удавили, и погребен он там в пустынном месте, а над гробом его выросли два дерева, называемые кедры: одно дерево в головах, а другое в ногах^^*. Ивана же Никитича сослал в сибирский город Пелым со Смирным Маматовым; да к тому же Смирному послал Василия Никитича с сотником стрелецким с Иваном Некрасовым. Там же Василия Никитича удавили, а Ивана Никитича морили голодом.

Таким образом интерпретировалась история в окружении Патриарха Филарета, эту версию по праву можно назвать «Романовской»; она до сих пор ещё в ходу.

Начнём рассмотрение фрагмента с конца. Как явствует из повествования, трёх братьев — Александра, Михаила и Василия — по приказу Царя «удавили» в разных местах ссылки. Выжили только Фёдор да Иван Романовы. Брата же Ивана хоть и не удавили, но «морили голодом». Только об одном из братьев — Фёдоре — не говорится о его истязаниях, хотя, казалось бы, он-то, как старший представитель рода, являл первейшую угрозу для Бориса, якобы просто горевшего желанием «извести Царский корень». Но его почему-то не «удавили » и голодом не заморили. Мало того, он стал монахом, «ангельский образ восприняв», и «жил в посте и молитве», а через три года вознесся до настоятели обители, получив сан архимандрита! Неплохой исход для «заклятого врага» всесильного Бориса Годунова!

Как установил ещё С. Ф. Платонов, никаких истязаний ссыльных Романовых не проводилось; можно точно говорить, что такие деяния не осуществлялись по повелению Царя. Отдельные же случаи издевательств и унижений, которым, несомненно, подвергались некоторые из ссыльных Романовых, например Михаил Никитич, можно объяснить только неуёмной служебной ретивостью приставленных к ним должностных лиц.

В пользу же того, что никакого «удавливания » не существовало, говорит тот факт, что некоторые из «погубителей » потом, после воцарения Романовых, служили в чести и почёте. Тот же стрелецкий голова Леонтий Лодыженский, будучи приставом у боярина Александра Никитича и якобы «удавивший» пленника, много лет потом служил стольником, то есть «наблюдал за столом» у его брата Фёдора, при дворе теперь уже Патриарха Филарета. При крутом нраве и непреклонности Патриарха Филарета трудно представить, чтобы он терпел перед глазами убийцу своего брата!

Даже Карамзин, для которого обличение Годунова, как, впрочем, и Иоанна Грозного, было, что называется, потребностью души, не смог обвинить прямо Годунова в убиении братьев Романовых. Говоря об Александре и Михаиле, он заметил, что они скончались то ли «от горести», «то ли от насильственной смерти ». Не было ни одного, даже косвенного, свидетельства, подтверждающего намерение Годунова сжить со света Романовский род. Мало того, «Бедная Лиза»^^^ нашей историографии, то есть Н. М. Карамзин, вынужден был признать: его к тому принудили приказные документы, что Иван Никитич Романов в ссылке «имел весьма не бедное содержание, ежедневно два или три блюда, мясо, рыбу, белый хлеб и что у пристава его было 90 (450 нынешних серебряных) рублей в казне для доставания ему нужного О каком тут «морении голодом» могла идти речь!

Из изложения «Нового летописца» следует, что в основе всей истории разгрома Романовского клана лежал заговор на жизнь Царя, которого намеревались извести то ли «ворожбой », то ли просто отравить. Здесь «Новый летописец» скуп на подробности; другие же свидетели той поры ещё менее словоохотливы. Можно заключить, что якобы у Александра Никитича были найдены какие-то «волшебские коренья», ставшие главной уликой при «разоблачении» Романовых. Инспирировали же этот подлог начальник сыска Семён Годунов и казначей Александра Никитича Романова некий Второй Бартенев, которого Борис Годунов наградил «великим жалованием».